– Хватит! Лопнешь! Ведь ледяная! Пожалей утробу!

Сержант спустил из перегревшегося радиатора кипяток и залил в него два ведра холодной воды. Глядя на пассажиров, уже забравшихся на свои места в кузове, он впервые за день улыбнулся и, поправив пилотку, подмигнул сыну полкового писаря:

– Как Валетка?

– Хорошо… – ответил мальчуган и, подняв щенка на руки, показал его шоферу.

– Не искусал никого? – на полном серьезе спросил Кутейников.

– Он не кусается.

– Смотри, а то лейтенант ему задаст! – Сержант сел в кабину и захлопнул за собой дверцу.

Дневная жара спадала. Струистое марево зноя гасил набегавший со стороны леса прохладный ветерок. Почерневшие кособокие избушки смоленских деревень вызывали в душе Галины грустные мысли. Не такой представлялась ей Смоленщина, край русского воинства, земля, помнящая баталии с Наполеоном, места, где партизаны под водительством Дениса Давыдова и Сеславина показали, на какие подвиги способен русский человек, когда на карту поставлена судьба Отечества…

И снова последняя машина отстала. Шофер, до конца выжимая газ, отчего двигатель ревел зверем, старался изо всех сил сократить разрыв между машинами. И снова в эти минуты в душе Галины вспыхивала жалость к сержанту.

Первым «раму» заметил Костя. Ладонью заслонив лицо от солнца, он напряженно во что-то вглядывался.

– Ты чего, Костя? – спросила Галина, прочитав на лице мальчишки тревогу. – Что ты там увидел?

– «Рама»!.. – выдохнул Костя и показал рукой туда, где над кромкой леса, прямо над дорогой, по которой они ехали, повис немецкий «фокке-вульф».

Все, кто сидел в машине, уже знали, что такое «рама», когда она, снижаясь почти до вершин сосен и делая круги над военным городком, поливала пулеметным огнем тех, кто не успел скрыться в подвалах домов. Хотя бы вчерашний случай… Летчик не пощадил даже старушку с двухлетним внуком. Когда площадка перед домами, в которых проживал командный состав, опустела и на ней остались только двое – старуха в длинной черной юбке и белом платочке и малыш, играющий в песке, – «рама» сделала новый разворот, снизилась так, что чуть ли не задевала за трубы казарм, и пошла прямо на детскую площадку. Прицельная пулеметная очередь была точна. Убитые наповал старушка и малыш так и остались лежать, уткнувшись в песок.

Расстояние между «рамой» и грузовиком быстро сокращалось. Костя, пробравшись по узлам к кабине, начал что есть мочи колотить по крыше кулаками. Теперь «рама» казалась уже не повисшим черным бруском, а зловеще разрастающейся черной птицей с застывшими крыльями.

Резко затормозив, машина прижалась к обочине шоссе и остановилась. Из кабины выскочили сержант Кутейников и его напарник – боец с облупленным красным носом. Вытаращив испуганные бесцветные глаза, боец что есть духу крикнул сидящим в кузове:

– Во-оздух!.. – И в тот же миг бросился с протянутыми руками к машине, принял на руки дочку писаря Балабанова, прижал ее к груди и побежал с ней к дорожному кювету.

Шофер Кутейников, ссадив с машины Степаниду Архиповну, подхватил на руки трехлетнего малыша, которого ему подала жена писаря Балабанова, и тоже кинулся с ним к кювету.

Галина нащупала ногой скат машины, неловко носком уперлась в него и, соскользнув, всей тяжестью тела плюхнулась в горячую пыль дорожной обочины. В последний момент, когда Галина еще держалась за борт кузова, она успела увидеть, как жена Балабанова, передавая солдату девочку, одной ногой попала в ручку большого чемодана и, завязнув в ней, вгорячах резко дернула ее и с криком от боли присела на узел. «Наверное, сломала ногу», – подумала Галина.