– По ней. Только сейчас она называется автострадой Москва – Минск.

– По этой, что ли, дороге Наполеон шел на Москву? – Посуровевший взгляд Степаниды Архиповны поплыл по линии горизонта.

– По этой, Степанида Архиповна.

– И бежал назад тоже по ней?

– По ней. Раньше, еще задолго до войны с Наполеоном, эта дорога соединяла Россию с Францией.

Окончательно сраженный сном, теперь сладко спал и сын полкового писаря Балабанова. Свернувшись калачиком на черном чемодане, он положил голову на фуфайку.

– Стало быть, и Гитлер задумал идти на Москву по этой же дороге? – Степанида Архиповна посмотрела на Галину так, будто та обязательно должна была знать, по какой дороге Гитлер пойдет на Москву.

– Наверное, по ней. Все остальные – узкие, местного значения.

– Ну что ж, пусть идет. Эта дорога для России святая, а для врага проклятая. Только вот боюсь… Чует мое сердце беду… В Россию верю, в народ верю, нас победить нельзя. А вот за своего Алешеньку боюсь.

– Ничего, Степанида Архиповна, скоро будет в войне перелом. По радио передавали, из Сибири движутся несметные полки. Едут и с Дальнего Востока.

– Так-то все оно так, но где сегодня мой сын и твой муж? Ведь уже несколько дней убивают. А в роду нашем мужики долго не живут, все гибли на войнах.

– Так уж и все? – спросила Галина, чтобы не молчать, но сразу же устыдилась своего вопроса, прозвучавшего как бабье любопытство.

– Дед и его брат не вернулись с турецкой, отец мой погиб под Порт-Артуром. Остался вот Алешенька.

К вечеру последняя машина колонны начала отставать. Лейтенант Артюхов, которому было поручено доставить семьи командного состава полка в Смоленск, ехал в головной машине. Всякий раз, когда Артюхов останавливал колонну у какой-нибудь деревни или села, чтобы залить в перегревшиеся радиаторы воду и дать десятиминутный отдых женщинам и детям, которые, с трудом слезая с машин, сразу же спешили в холодок палисадников, он нервничал, бегал от машины к машине и, снова недосчитавшись последней машины, начинал ругать сержанта Кутейникова.

– Ну подожди, дам же я этому губошлепу-верзиле, когда вернемся в полк! Всю дорогу тянет нас за хвост!

И только минут через десять – пятнадцать, увидев показавшийся на дороге грузовик Кутейникова, лейтенант Артюхов успокаивался, шел к колодцу, снимал гимнастерку и, пыхтя и фыркая, обливался холодной водой. Но даже и в эти минуты, умываясь, он то и дело вскидывал голову и смотрел в сторону приближающегося к колодцу ЗИСа, словно боясь: а вдруг он ошибся, вдруг это не их машина?

Галине было искренне жаль молчаливого и безответного сержанта Кутейникова, в машине которого что-то не ладилось с двигателем. Глядя на потрескавшиеся и пересохшие губы сержанта, на его воспаленные от напряжения и бессонной ночи глаза и выгоревшие на солнце брови, Галина хотела заступиться за шофера, злилась на Артюхова, который, отчитывая Кутейникова, всякий раз находил для него ядовитые и обидные слова. Молча выслушивая брань лейтенанта, сержант еще больше краснел и, обливаясь потом, лез под капот машины. Пока все отдыхали в холодке, он копался в двигателе.

– Свеча барахлит, товарищ лейтенант, – не глядя на Артюхова, объяснял причину отставания Кутейников и, посматривая в сторону колодца, спрашивал: – Разрешите залить холодненькой, а то в радиаторе уже кипяток. Я мигом.

– Только живо! Третий раз сегодня из-за тебя, растяпа, теряем по полчаса!

Откуда-то из-под сиденья сержант достал помятое, видавшее виды ведро и метнулся к колодцу. Сидя на бревнах перед покосившейся избенкой с окнами, уходящими в землю, и худой, почерневшей от времени и дождей соломенной крышей, Галина видела, как, жадно припав к ведру, сержант большими глотками пил холодную колодезную воду и оторвался от ведра только тогда, когда услышал окрик Артюхова: