И я, повинуясь будто-бы врожденному инстинкту, растер в пальцах сигарету, ссыпал табак в ладонь, и вдруг дунул им Любке в глаза. Он тотчас взялся скулить, и тереть веки, а спустя секунду опять был под нарами. Весь сжавшийся в комок, как продрогшая собачонка, он сидел там и поскуливал.

А меня била дрожь.

***

– Вот ты жиган, пихать тебя в сад! – Восхитился Виктор, когда я, растолкав и оттащив его к окошку, кратко поведал свою историю. – И от бабушки ушел, и от дедушки. Что я тебе скажу, братан ты мой космический, влип ты. Но ты удало круги понарезал! Средь бела дня стартанул у всех под носом, завалился в Штырин и не шифруясь так заныкался. – Виктору понравился мой рассказ. Он хлопал меня по плечу, выражая одобрение.

– А толку? – Отмахнулся я.

– Не скажи, не скажи. За это время мали ли чего произошло…

– Что бы не произошло, а Любка меня сдаст.

– Что да, то да, – согласился Виктор. – Если только ты его чистухой не обставишь.

– Что, что? – До меня не сразу дошло, что речь идет о явке с повинной.

– Где чистуха, там и скощуха, – подтвердил мою догадку приятель.

Про «скощуху» разъяснять мне было уже не нужно.

Что ж, Виктор тоже подписал мне приговор. Дрожала и моя рука, уже обмакнувшая в чернильницу перо, над листом бумаги, в котором было обвинительное заключение. Дрожала, зависнув, но никак не могла решиться ставить подпись.

– Вот что, – затряс меня Виктор. – И отсюда тебе валить надо! Бечь прямо сегодня, вскорости, сейчас на хода вставать!

– Ага, бечь. Как? Я притворюсь покойником вместо аббата Фариа, ты меня зашьешь в мешок и его сбросят в море с крепостной стены?

– Да ты че, братан! – Вытаращился Виктор. – Нафиг такие сложные движения? Просто реально бечь, ногами!

Он глядел на меня, как на идиота, не понимавшего самого простого, самого элементарного. Ему это казалось простым – взять и убежать. Как берет, и вдруг взлетает птица. А в моих глазах придурком выглядел Виктор:

– Ну убегу, допустим. Не знаю, как, но убегу и что? Ловить не будут? Сбежал человек, и пускай? Умер Максим – и хрен с ним?!

– А че не хрен-то, – возразил Виктор. – Тебя сюда как спустили? Тебя спустили, даже не оформив. Чисто время выждать, чтобы башка подсохла и чтоб ты до времени чего еще не накосяпорил.

Я не понимал. Виктор аж пыхтел от усердия, но слов не находил:

.– Они даже показания твои – в урну. Ты не оформлен. А это значит, ёж-мнешь, если сбежать, то никакого побега не будет, пихать меня в сад. Нет дела – нет тела, допер?

Я, наконец-то, допер:

– А сбежать-то как?

– Как, как! Каком кверху! – Ухмыльнулся Виктор. – Будет шанс!

– Любка-то меня сдаст все равно, – возразил я.

– Сдаст или нет, это мы еще поглядим, – ухмыльнулся Виктор. – Одно дело сдавать того, кто пойман, а другое – кого ещё поймать нужно. Ты сегодня сбежишь, Любку завтра выпустят, а послезавтра ты его зарежешь, – понимаешь логику? Вот и Любка понимает! А не понимает если, я растолкую. Я то здесь остаюсь…

В это время в коридоре загрохотало – отпирались, лязгая, засовы.

– Ну вот, пора и прощаться, – ухмыльнулся Виктор. – Вот и твой шанс.

***

– Ну что, жулье, жрать хочем? – Бравый милицейский сержант, вопреки всем правилам, расхаживал по камере как заправский дембель по курилке – заломив шапку на затылок и раскручивая на кожаном шнурке связку ключей. Тусклая лампочка облескивала на кокарде сержанта, как лучик надежды. Огарочный такой, от растекшейся по блюдцу свечки, весь в копоти, огонек.Сержант же вдруг подскочил к нарам с больным дедом:

– Не понял, воин, – затыкал он его в бок резиновой палкой. – А чего это мы лежим, начальство не приветствуем?