– В общем-то, они все тебя прекрасно понимают. И не настаивают, чтобы ты возвращалась. Но считают, что лучше бы ты сейчас была не в одиночестве, а с ними.

– Я не в одиночестве, – нахмурилась Леля. – Я живу у…

Тут же она запнулась – не хотела, чтобы хоть кто-то из Нави знал, где она теперь обитала. Но, кажется, Черт догадался. Его глаза блеснули игривым огоньком и Леля воскликнула:

– Только, пожалуйста, не говори никому, где я! Прошу! Я правда не хочу никого видеть… Пока что.

Черт стал причитать о чем-то, но Леля почти сразу перестала его слушать. Она вдруг поняла, что совершенно вымучена. У нее не осталось сил на разговоры. Да и в коридор хлынул народ.

Не попрощавшись и даже не кивнув, Леля развернулась и бросилась к лифтам. Она услышала, как Черт позвал ее, но не ответила ему.

Ступив в кабинку лифта, она дождалась, пока двери закроются. К счастью, никто не зашел вместе с ней – иначе пришлось бы искать другое место, откуда она могла бы переместиться в кафе.

Последнее, что Леля увидела, перед тем, как двери сомкнулись, это как Черт быстрым движением схватил ее за подол широких белых брюк. Она хотела крикнуть ему, чтобы не делал пакость, но двери захлопнулись. Леля услышала треск ткани: лифт тронулся, оторвав едва не половину штанины.

– Ну пакостник, – сказала Леля в тишину кабинки.

Мгновение – и ее там больше не было.

По выходным людей было много, поэтому Леля выходила помогать Догоде в зале. Та говорила Леле, чтобы она этого не делала: что это не ее обязанности, и вообще, Догоду это напрягало. Но Леля только рада была помочь. Унылая, монотонная работы занимала мысли – это ли не счастье? Носишься по залу, слушаешь посетителей – и ни разу не вспоминаешь о том, что произошло всего-то пару недель назад.

Правда, едва людской поток отступал, Леля мигом возвращалась мыслями к тому, о чем так старалась не думать.

– Они знали, – в который раз сказала она.

Догода, которая натирала стойку, не отрываясь от нее, сказала:

– Конечно! Ты им сказала, и я тоже десять раз повторила, что в вишнях могут быть косточки… Не переживай. Всегда кто-то чем-то будет не доволен.

Леля не улыбнулась и качнула головой.

– Я не про то, – сказала она.

Догода прекратила елозить замусоленной тряпкой по столу. На мгновение она просто замерла, а потом подняла голову и скорбно посмотрела на Лелю.

– Леля… – начала она.

Но та взмахнула рукой, призывая Догоду замолчать. Обычно такая радостная – до глупого радостного – Догода всегда тушевалась, когда речь заходила о Семе. Словно думала, что, если не говорить о нем – то плохое, что с ним случилось, будто бы и не происходило.

Сперва Леля тоже так думала. Но спустя время поняла: о плохом нужно говорить как можно чаще. Тогда оно так тебя подавит, что ты уже ничего не будешь чувствовать. Это работало.

Вот и сейчас, вспомнив про Сему, Леля почувствовала, как сжалось сердце. Может, в этот раз повезет, и она снова станет такой подавленной, что перестанет чувствовать что-либо?

– Почему он мне не сказал? – спросила Леля.

Догода поджала губы, мелко покивала, и вновь стала протирать стойку.

– Он словно испытывал меня, – говорила Леля, чувствуя, как в глазах собираются слезы. – Постоянно устраивал мне испытания… просто так… а когда я спрашивала, зачем он это делал, отвечал, что хотел посмотреть, справлюсь ли я без него. Знаешь, какими были его последние слова мне?

Догода не ответила и даже взгляд не подняла.

– «Пообещай, что дойдешь до конца».

Догода снова не ответила. Тогда Леля умолкла, но тут же всхлипнула. Поначалу она не стеснялась плакать навзрыд прямо в зале кафе. Но потом поняла, что это пугает гостей. Догода ничего не говорила Леле, но та сама понимала, что лучше бы ей так не делать. Так что теперь она старалась прятать слезы. Правда, у нее это почти не получалось.