– Один «Икура-дон», пакет несоленого миндаля и две… – впрочем, мне тоже 350 граммов холодного пивка не помешают, – нет, три банки «Кирина».

– Вам «Лагер» или «Ити-бан Сибори»? – ласково, но без традиционной для ее профессии приторности поинтересовалась девушка.

В самом деле, «Лагер» или «Ити-бан Сибори»? Я ничего в этом не понимаю и никакой принципиальной разницы между этими двумя «кириновскими» сортами не вижу. Вкус практически одинаковый, те же пять процентов алкоголя, только рисунок на банках разный.

Моему другу оказалось проще:

– Банку «Лагера» и банку «Ити-бана».

Хитрый Ганин! А мне что выбрать? Сколько раз попадал я в такую ситуацию! Проклятая проблема выбора! Был бы один только «Лагер» или один только «Ити-бан»…

– Давайте мне тоже одну банку «Лагера» и одну – «Ити-бана».

– Тогда всего четыре банки? – улыбнулась девушка.

Милая девушка, улыбка у нее не приклеенная, как у той мымры в вокзальной кассе, а натуральная. Это и понятно – от Саппоро только-только отъехали, она еще свеженькая. Посмотрим, что у нее на лице будет к утру, когда она будет потчевать нас перед Кусиро.

– Четыре, да.

– Спасибо за заказ! Две пятьсот пятьдесят с вас.

Кормить и поить Ганина я вот так вот сразу не собирался и повернулся было к нему, чтобы взять с него за рис, орехи и две банки, но тут же наткнулся на три синие тысячные купюры, которые Ганин через меня передавал милой девушке. Она отсчитала сдачу, вручила нам коробку с рисом, присыпанным икрой отнюдь не так обильно, как на фото в меню, запотевшие пивные банки и пакетик с орехами для ненасытного Ганина. Затем она снова мило улыбнулась, обнажив остренькие, выдающиеся вперед клычки.

Красивые зубки. Я люблю, когда клыки у женщин выдаются вперед не только сверху, но и снизу. Гармония должна быть во всем, даже в зубах: два остреньких зубчика сверху и обязательно два таких же снизу. И еще важно, чтобы эти клыки не только выдавались вперед, но еще и были миллиметров на пять длиннее других зубов. Тогда гармония полная и можно говорить об идеале. У разносчицы были именно такие зубки – мне на радость и в отдохновение.

И ушки у нее правильные: широкие, полукруглые сверху и сужающиеся в изюмины мочек книзу, не прижатые к голове, как у ганинской Саши, а кокетливо отведенные в стороны, открывающие истомленному мужскому взору все прелести изящной ушной раковинки.

Она прошла вперед, и я проводил ее взглядом. И ножки у нее в порядке – изогнутые от середины бедер, а не от колена, как обычно у корявых хоккайдских красоток, похожих на питекантропов, ковыляющих на вечно полусогнутых. Этот изгиб я обожаю, в нем есть что-то от тугого самурайского лука и от гибкого – с виду податливого, но на деле весьма упругого – ствола молодой сливы.

– Вампирша кривоногая, – пробурчал ей вслед Ганин.

Вот он всегда так – вечно все опошлит, ничего святого для него нет.

– Чего ворчишь?

– Чего-чего… Орехи-то соленые дала!

– Ладно, грызи какие есть. Я за ней не побегу, я уже не в том возрасте.

– Да?

Иронии Ганину не занимать.

Содержимого двух банок «Кирина» – одного «Лагера» и одного «Ити-бан Сибори» – хватило на десять минут. Ганин тоже быстро расправился с бэнто, который он держал на весу над своим драгоценным «Гэйтвеем», боясь обсыпать его рисом или икрой. Разговор особо не шел, оба мы понимали, что в Немуро наговоримся, так как и без слов было понятно, что по крайней мере воскресенье, а то и полсубботы мы проведем вместе.

Теперь надо было попытаться уснуть. Я пощупал телефон, покоившийся в кармане джинсов, помедитировал с минуту и решил не включать его на ночь – может, удастся хоть пару часов покемарить. Я откинул спинку кресла.