Но в это время отворилась дверь и в номер торжествующе вошел коридорный. В руках он держал грязный, но вычищенный самовар.

– Заповедайте, господине. Это русски самовар, – сказал он. – Седнете, моля ви…[78]

Сзади его черномазый слуга нес поднос с чашками, чайником, лимоном и сахаром.

Поставив самовар на стол, коридорный стал рассказывать, как ему хотелось угодить русскому экселенцу, как он побежал искать самовар для него и наконец нашел у одного еврея-медника.

– Глаша! Каково? Достали-таки нам самовар! – воскликнул Николай Иванович. – Иди заваривай чай. Теперь всласть напьемся.

Глафира Семеновна подошла к столу, взяла чайник, но чай был в нем уже заварен.

– Не умеют и подавать-то как следует, – сказала она, принимаясь полоскать чашки. – Подает самовар на стол и к нему чайник с заваренным чаем. А самовар-то до чего грязен! Смотри, даже зелень на нем.

– Все-таки он хотел нам услужить, и за это спасибо ему. Спасибо, братушка, спасибо! – кивнул коридорному Николай Иванович.

– Пак да се видим, экселенц[79], – почтительно поклонился тот и ретировался.

Напившись дома чаю, супруги Ивановы решили идти посидеть в кафешантан. Они сошли вниз и стали расспрашивать швейцара, как им идти по улице, как вдруг появился их давишний проводник в фуражке с надписью «Метрополь».

– Сейчас я узнал, что сегодня театр есть, ваше превосходительство, – сказал он, вытаскивая из кармана большую зеленую афишу. – В кафешантан вы еще после театра поспеете, а вот не хотите ли сначала в болгарский театр?

– Как же мне говорили, что у вас в Софии нет теперь спектаклей? – сказал Николай Иванович.

– Есть, но театр-то очень уж простой, ваше превосходительство, для простой публики.

– Это то есть народный, что ли?

– Народный, народный. Простой болгарский народный.

– Тем лучше. Народ увидим, народную жизнь.

– Покажите. Что дают? – сказала Глафира Семеновна и взяла афишу, измятую, корноухую, очевидно снятую откуда-то со стены.

На афише по-болгарски стояло, что в театре «Зора» представлена будет пьеса «Галилей».

– Да мы эту афишу, теперь я вспоминаю, сегодня утром видели на заборе, – проговорил Николай Иванович. – Ну, ведите нас, почтенный чичероне. Далеко это?

– Рядом, господине ваше превосходительство.

И супруги отправились в сопровождении малого в фуражке с надписью «Метрополь».

Идти действительно было недалеко. Чрез три-четыре минуты они подошли к дощатому забору, наскоро вымазанному охрой. В заборе была калитка, и около нее горел керосиновый фонарь.

– Вот сюда… – указал проводник на калитку и через нее ввел супругов на грязный немощеный темный двор. Вдали виднелось освещенное несколькими фонарями одноэтажное деревянное здание. К нему через грязь были проложены узенькие доски.

– Это-то театр «Зора» и есть? – спросил Николай Иванович, балансируя по доске.

– Для простого народа, ваше превосходительство. Самый простой театр.

По доскам все трое следовали гуськом. Глафира Семеновна, видя убожество театра, обернулась к мужу и спросила:

– Послушай, Николай, не вернутся ли уж нам назад? Что-то и на театр не похоже. Не то землянка какая-то, не то изба, вросшая в землю. Окна-то ведь совсем на земле.

– Иди, иди. Все-таки посмотрим, что за театр и какое такое представление, а не понравится – уйдем, – отвечал Николай Иванович.

Глафира Семеновна двинулась опять вперед.

Но вот и дощатые, как у сарая, широко распахнутые двери театра, освещенные фонарем с маленькой керосиновой лампочкой. Глафира Семеновна подошла к дверям и попятилась. Оказалось, что надо спускаться ступеней пять-шесть вниз.

– Нет-нет, я не пойду туда… Это подвал какой-то, – проговорила она.