И все, о чем я могу думать, – это: «Слава богу, что есть Зои».
Она единственная, кто до сих пор есть в моей жизни. Единственная, кто остался спустя годы. И единственная, кто прислал мне сообщение с абсолютно неприличным количеством восклицательных знаков, требуя объяснений.
Отстреливаюсь быстрым ответом, обещая рассказать все, когда мы снова созвонимся, и открываю дрожащими пальцами папку «Входящие». Во рту пересохло. Я едва могу сглотнуть.
Внутри как минимум двадцать новых писем от журналистов и писателей из самых разных медиа: одни просят об интервью, другие запрашивают эксклюзивный материал (в том числе парочку селфи). Я воображаю, как позирую, обнимая одной рукой воздух или картонную фигуру кого-то из этих кей-поп айдолов, и к горлу подступает комок.
Но поток оповещений не прекращается. Несколько человек отправили мне ссылки на статьи, вдохновленные моим эссе. «История первой любви, о которой не прекращают говорить: нежность в эпоху цинизма», – гласил один заголовок. Другой журналист связал «удивительный успех» моего эссе с возрождением любовного романа, а также с «нарастающей разочарованностью» моего поколения дейтинговыми приложениями вроде «Тиндера». Еще один умудрился притянуть в свой материал мою расовую принадлежность, заявляя, что все это может быть заговором китайского правительства с целью «смягчить имидж быстро развивающейся тоталитарной сверхдержавы».
Вопреки ужасу, бурлящему в животе, с губ срывается истерический смех – я ничего не могу с собой поделать. Безусловно, это самая нелепая вещь, которая когда-либо случалась со мной. И наверняка которая когда-либо случится со мной.
Но затем с негромким звоном приходит очередное уведомление, и при взгляде на поле «отправитель» мой смех сменяется изумлением.
Глава четвертая
Дорогая Элиза,
Меня зовут Сара Диаз.
Вчера вечером я получила огромное удовольствие, читая твое нашумевшее эссе «Любовь и прочие сакральные вещицы», и обнаружила, что чрезвычайно тронута твоей историей (что редкость для циника вроде меня). Временами я громко смеялась; временами мне хотелось плакать, в наилучшем смысле этого слова. Все это означает вот что: думаю, ты очень талантлива, и я бы с радостью хотела предложить тебе вакансию в нашем «Крейнсвифт».
Это будет оплачиваемая стажировка сроком на шесть месяцев, и по завершении работы, если ты согласишься, я с удовольствием напишу тебе рекомендательное письмо…
В машине по пути домой я в сотый, наверно, раз перечитываю это письмо, дыхание перехватывает.
«Крейнсвифт».
Мне страшно, что, если я выдохну, слова на экране растворятся. Люди из «Крейнсвифта» пришлют еще одно письмо, извинятся за поспешные выводы и скажут, что еще раз перечитали эссе и осознали, насколько были неправы.
Потому что это… все, чего я хотела в этой жизни! Нет, не так, я даже не осознавала, что хотела этого, потому что не смела и мечтать пройти стажировку в журнале, с которого начиналась карьера многих всемирно известных писателей.
А Сара Диаз – один из лучших авторов «Крейнсвифта». Возможно, один из лучших современных журналистов, которых я знаю. С блокнотом, под завязку заполненным цитатами из статей Диаз и моими комментариями к ним, я не расставалась, кочуя из города в город. Два года назад она выставила на какой-то аукцион тридцатиминутный персональный мастер-класс, и победитель заплатил за эту честь пять с лишним тысяч. Вот как большинство начинающих журналистов жаждут ее отзывов!