И я не знаю, плакать мне или смеяться.

В статье какого-то онлайн-журнала для подростков (озаглавленной «Почему все мы без ума от истории любви этой старшеклассницы») одна из моих старых школьных фоток, сделанная, когда я еще жила в Штатах. Поразительно, как они умудрились найти самую ужасную из моих фотографий. На ней мои волосы затянуты в супертугой высокий хвост, который не виден за головой, так что я выгляжу почти лысой, а глаза полуоткрыты и слезятся оттого, что я только что чихнула.

Помню, как умоляла школьного фотографа – чуть не пошла на взятку – сделать мне новое фото, а тот отмахнулся с жизнерадостным «Не волнуйся! Это все равно увидят лишь твои родители!»

Кто знал, чем это обернется!

– Вау, – говорю я. – Это просто… здорово.

– Я знаю, ага. – Девчонка сияет, либо не замечая мой сарказм, либо решив проигнорировать его. – Теперь ты вроде как знаменитость.

Знаменитость.

Интересное слово, не могу сказать, что у него негативная окраска. В нем есть нечто крутое, эффектное, яркое и желанное – все то, что я не особо надеялась обнаружить в себе. Правда, мне хотелось, чтобы знаменитым было только мое творчество, а не я сама.

Под выдавленный из себя нечленораздельный звук я беру пустой поднос. Пробую сосредоточиться на еде. Если в международной школе «Уэстбридж» что-то и делают хорошо, так это готовят. Школьные повара собирают полноценные обеды из трех блюд, и меню каждый день меняется. На этой неделе мы уже ели жареный рис с ананасами, тушеную курицу и шелковистый тофу. А еще димсамы, пельмени с креветками, с пюре из свежих манго и еще чем-то на следующий день.

Сегодня подают жоуцзямо – измельченную свиную грудинку и нарезанный зеленый лук, уложенные между двумя слоями хрустящих, золотистых лепешек бин.

Я кладу на поднос четыре штуки и разворачиваюсь, чтобы уйти, но дети позади меня еще не закончили.

– Это правда, что имя твоего парня держится в строжайшем секрете? – спрашивает та же девчонка.

Мое тело напрягается, но голос остается ровным.

– Нет. В смысле… Нет, я бы так не сказала.

– Значит, ты можешь сказать нам, кто он? – подхватывает другая девочка.

– Тоже нет.

И хотя я вижу их лишь краем глаза, практически ощущаю их разочарование.

– Может, вы ее уже отпустите?

Это говорит девушка из моей параллели, мы едва знакомы. Имя ее начинается на «С»: Саманта, или Салли, или Сара… Нет, Саванна. Она стоит в начале очереди, уперев одну руку в бедро; на ее подносе громоздится как минимум шесть жоуцзямо.

После короткой паузы ошеломленные девятиклассники бормочут извинения и отступают. Мне их даже жаль. Саванна – из тех, кто крут от природы и наводит ужас одним своим присутствием. Стрелки на ее веках выведены подводкой настолько остро, что ими можно резать стекло, и она такая высокая, что мне приходится немного вытянуть шею, просто чтобы увидеть ее лицо. Вдобавок она встречается с одним из друзей Кэза Сонга, а любой, кто хоть как-то связан с Кэзом Сонгом, моментально получает членство в школьном кружке Знаменитостей-Которым-Абсолютно-Все-Сходит-с-Рук.

– Эм-м… большое спасибо, – выдавливаю я.

– Ерунда.

У Саванны легкий нью-йоркский акцент, и кажется, я где-то слышала, что она американка вьетнамского происхождения. Многие студенты здесь смешанной расы: американские китайцы, австралийские корейцы, британские индийцы. Все – дети, выросшие в окружении разных культур. Дети, подобные мне.

– Наверное, это подбешивает, да? Получать подобные вопросы целый день.

– Все ок. – Я пожимаю плечами, стараясь изобразить невозмутимость. – Могло быть и хуже.

– Ага, ты могла попасть на видео, попытавшись подняться по едущему вниз эскалатору посреди забитого людьми супермаркета, но в итоге упав и сбив с ног чувака в ростовой кукле гигантского цыпленка.