И снова сомкнулись глаза, и поплыло мимо разноцветным узором и галлюцинациями в виде снов. Кто-то кормил его с ложки бульоном, нежирным, но зато с ароматным запахом зелени, наполовину горячим, нежным и мягким, как когда-то в детстве во время респиратурки, а может быть чего-то посложнее, когда взрослые грудились вокруг, советуя друг другу горчичники, скипидар (чистейший, с концентрированным запахом и холодящим душу ощущением после растирки), только разве не банки, потому что их не было в доме…

«Зарядное есть? Мне позвонить надо», – сказала Наташа, потянувшись к сумочке и доставая цветастый плоский. «Саша, у тебя есть такой разъем?»

«Сейчас посмотрю, я не очень разбираюсь в этих тонкостях».

«Толстые уже не в моде», – сказал он тогда, прямо глядя ей в глаза. Холодно глядя.

«В моде любые толстосумчатые».

«Тебе уже хватит», – сказала она так же холодно и покосилась на бутылку.

«У меня еще есть. Я принесу», – сказал Саша рьяно и взмахнул дирижерской палочкой. На её трехпалом оконечнике оказался кусочек нарезанной колбасы с сыром в придачу.

«Не надо».

Ее тоненькие пальцы мелькнули в движении сквозь солнечные лучи в окно. Бисквит, где бисквит – ломая? Прозрачных пальцев белизна. Только не май еще. И вина нет. Для контраста. Дайте даме вина!

«Какой бисквит? У меня нет бисквита», – воскликнул Саша. Она только глянула косо, но тоже в недоумении.

«Тоненький», – сказал снова. Сами напросились, подумал, ожидая подвоха от неё.

«Кажется, бредит. То-то смотрю, нарывается на неприятность. Ладно, мы все свои, а так…». Николай проглотил кусок и сжал кулак.

«А я вижу, как все бредят вокруг уже второй месяц».

«Витя, тебе хватит. Саша!»

«А помянуть? Сегодня нельзя отказывать. Он был бы против, тем более, что и сам был не прочь. Саша!»

Понесло смешанным аллюром к трем чертям. Наверное, не стоило в такой час, но само вырвалось, вполне себе трагическая фраза, построенная определенным образом, вдруг выглядит аляповатой и неуместной в эпитетах и падежных окончаниях. Вряд ли церемония повлияла на возникновение такого возбужденного пессимизма, а вот она, Татьяна, вполне могла оставить свой шлейф воспоминаний.

«Ты же знаешь, я медицинский заканчивала. Знаю, как выводить из похмелья». А сама вся тоненькая, приталенная, миниатюрная. «Дюймовочка» – называли ее в первых классах, когда она стояла на уроках физкультуры в самом конце шеренги, незаметная для всех, и даже прыгать через козел или в длину с разбега ее не приглашали, оставляя в углу зала на скамейке, но после как-то само собой забылось, сменились фразеологизмы общения, произошло отчуждение полов, а она всё продолжала оставаться мини-девочкой с такими же мини-округленными формами, а вот характер утвердился горделивый и неподступный, едкий – прямо, как дядюшка Фридрих тонко по-еврейски заметил, слизав с языка у Фрейда, – ненависть полов. У нее сразу ненависть, и без любви. Холод и мерзлость снежной королевы.

«Неужели ты дождешься и этого?» С нею так можно, подумал, она медицинский закончила.

Саша разливал тем временем.

«Ты не дождешься», – сказала она с ударением.

Он и не ждал. Особенно от неё.

И добавила: «Саша, мне домой пора».

«Что, муж ревнивый?» – спросил Саша.

«Нет. Сын без ключей. Потерял свои где-то, а заказать некогда. Всё на маме».

«Гуляет с девчонками, скорее всего». Саша наливал.

«А муж?»

«Мы разошлись через пять лет. Так что я девушка свободная. Но дорогая».

Она улыбнулась открыто. Редкость для нее, он даже не успел уловить движение губ.

«Вот и Кося был занят, а не то я бы его уберегла».

«Даже деньги не всегда спасают».

Это уже Саша.