Наклеив марку,
Он сообщал, что город наш
Похож на Марбург.
«Скорей, отец, сюда езжай,
Беги из ада!
Здесь жизнь, здесь будет урожай,
Здесь то, что надо.
Земля-кормилица, назём,
Родные лица…
На пароходе увезём,
Что даст землица…»
Мой дом… Я рос в его стенах…
Не знал я, молод,
Что знаменитый Пастернак
Любил мой город.
А мы в соседях жили с ним,
И, как обуза,
В мои младенческие сны
Являлась муза.
Всему, всему означен срок.
Теперь я понял:
Он обронил здесь пару строк,
А я их поднял.

«Мой город на Оке…»

Дела давно минувших дней…

Александр Пушкин
Мой город на Оке,
Ты от столиц вдали.
Здесь спит Сююмбике
В ногах у Шах-Али.
Седой гробницы ночь.
Минувших дней дела.
Князей ногайских дочь
Покой здесь обрела.
Край текие[1], тропой
К Оке из года в год
С утра на водопой
Гусыня строй ведёт.
А окский берег крут.
Красив заречный вид.
Петра придворный шут
Здесь тоже где-то спит.
Балакирев Иван.
Бубенчики, колпак…
Плывёт Окой туман,
Рассеивая мрак.
А век, что клок сенца,
И жизнь – щепоть овса.
Угрюмее свинца
Седые небеса.
Всех, кто велик и мал,
Всех время унесло…
Касимов. Месяц май.
Тридцатое число.

Анна Ганзен

За вдовца-датчанина
Вышла, словно чаяла.
Их судьба свела.
Стала Ганзен Анною.
Ночкою туманною
Косу расплела.
Тонкую былиночку
И свою кровиночку
В браке завели.
В радости и горести
Жили в светлой горнице
Сказочной земли.
Аннушка красивая
Родом из Касимова,
Дева окских вод.
Пётр – он из Дании.
Жизни их призвание —
Сказок перевод.
В мире принца датского[2]
Жили благодарственно,
Счастливо вполне.
И труды их добрые
Любы в зимы долгие
Русской стороне.
Дорога нам Золушка,
Русая головушка,
Чистая душа.
До чего же с этою
Самою каретою
Сказка хороша!

«С нового года, с Петра-полукорма…»

С нового года, с Петра-полукорма,
Щедро укрытый снежной периной,
День наполняется светом упорно,
Мало-помалу, на скок воробьиный.
И хотя в доме полный достаток,
Словно бы с неба просыпалась манна,
Надо б ревизию сделать до святок:
Съедено будет на святки немало.
Вот он – копчёный окорок в ларе,
В подполе лук и картофель горою.
Главное – чтоб ничего не украли,
Дом не спалили тёмной порою.
Вор-воробей, не шали и не суйся!
Жить надо миром, жить надо ладом.
День прибавляется, куры несутся…
Господи Боже, ну что ещё надо?

Хозяин

Вечер после семи.
Густо падает снег.
Дома, в кругу семьи,
Блажен, сидит человек.
Весь он заплыл, огруз,
Но – обихожен дом.
Вино на столе и гусь,
С яблоками притом.
Что там: стук в ворота?
Пес на луну завыл?
Не прожевав, уста
Шепчут: «Пошли все вы!»
Глянул: девятый час.
Выйдя на зов чужой,
Бросил команду «Фас!»
Псине смертельно злой.
Справив нужду в углу,
Снежной тропинки сбочь,
В Бога и мать ругнул
Поздних гостей и ночь.

«Лето дышит на ладан…»

Лето дышит на ладан.
Студит ветер зарю.
Лишь бы миром и ладом
Август шел к сентябрю.
Рос холодных испили
Там, где стынет ручей,
И пустырник,
                 и пижма,
И колючий репей.
Он цепляет брючину
Зло обвил его вьюн.
Словно чует кончину
И дыхание вьюг.
Что, подруга,
                печальна?
Стылый ветер не мил?
Мир не я изначально,
А Господь сотворил.
Знаю, улицей нашей
День-другой – и всерьез
Рыжей белкой запляшет
Лист осин и берёз.
О печальном, о вечном
Твоя строгая речь.
Но советом сердечным
Не спеши пренебречь.
И пока не в уроне
Эта ясная высь,
Ты со мной, как иконе,
Сентябрю поклонись.

«Голос первых вьюг…»

Голос первых вьюг —
Неизбывный плач.
Голо всё вокруг.
Горечи не прячь.
Прочь её мети,
Злую, за порог.
Краткому пути
Подведи итог.
Недругов не счесть,
Ссор, обид и бед.
Если счастье есть,
Что же его нет?
В золоте кудрей
Что это за нить?
Надо бы мудрей,
Как-то проще жить.
Слово – пустота.
Истина проста,
Ибо простота
Хуже воровства.
Может быть, от дум,
Горя от ума,
Твой остудит ум
Вьюжная зима…