За щетиной ржавого ГУЛАГа

Превратила в робких лошадей.

И на этих «лошадях» двуногих

Строил сатана «социализм»

Для людей покорных и убогих,

Прославлявших высший эгоизм.

Славивших погромы и расстрелы,

Жизнь других не ставивших ни в грош.

Но ценивших выше форм Растрелли

Благо небывалое калош.

Потому в запасниках держали

Обувь из резины, страх и ложь…

И от страха в Судный день дрожали,

Тоже погибая ни за грош…

За старье Старьевщик деньги платит,

Но хранят калоши, словно встарь…

Видно, ждут, а вдруг опять накатит

На страну… не гном, но все же тварь…

Что – то наподобие вампира,

Жадное до крови и до слез,

И подмяв 1/6 мира,

Пропоет про братский симбиоз.

* * *

Неизменны застывшие кариатиды,

Словно вечности и неподвижности знак.

Но таинственный голос живой Атлантиды

С неподвижностью жизни не свяжешь никак.

А сама неподвижность горда, как основа,

Как могучий хребет располневшей страны.

Неподвижность – могущество! – снова и снова

Мне внушает «Неправда» с лицом сатаны.

Только стоит хоть шаг сделать кариатиду,

Рухнет старое здание, в коем живем,

«Галограмма» души вспомнит про Атлантиду,

Что под воду ушла безвозвратно, живьем.

Напугали страну, и застыла от страха,

Словно смелых и вольных сковал паралич.

И, взойдя выше тронов Яхве и Аллаха,

В облаках и над ними витает… Ильич.

Он один – весь движение мысли и тела,

Он один – за ЦК… За Совет и страну

Говорит, говорит, но не делает дела,

Забавляя неправдой речей сатану.

Неизменны застывшие кариатиды,

Словно вечности и неподвижности знак…

Но кричат в «галограммах» сердец Атлантиды

С неподвижностью той не свыкаясь никак.

1978 год.

В.Шаламову.

* * *

Обрывки снега, словно белой ваты,

На прошлогодней, охристой траве,

Как на изодранном солдатском рукаве,

Еще бедою мартовской чреваты.

Весенняя, начальная пора,

Опасная, нестойкая погода! -

Еще вчера ты звался – враг народа, -

И выходил, сутулясь, со двора.

Сегодня ты подвижник и герой,

За правду и Отечество страдалец.

И хоть карман с протертою дырой,

Есть, есть в душе немалый капиталец.

Накоплен в магаданских лагерях,

На приисках далеких Сусумана,

На раскорчевке судеб и коряг

Средь страха и всеобщего обмана.

Не веруя в великого вождя,

Вы постигали высшее начало,

И с каплями весеннего дождя

Сердца стучали: все начнем сначала…

Но лагерную жизнь не зачеркнуть,

Обиды боль не залечить вовеки…

Свободы всей душою зачерпнуть,

И не поверить, опуская веки,

Скрывая под ресницами глаза,

Ослепшие в забоях Сусумана….

Идет весна, гремит ее гроза,

А в сердце боль – не вышло бы обмана!

1985 год

* * *

Нас память возвращает в хмурый день,

Когда до душ добралась жизни слякоть.

И шамкал пень: «Я гениальный пень!»…

И умиленным пням хотелось плакать.

Настала их трухлявая пора.

Ни слова больше – резвым и зеленым…

Лишь та кора, что старая кора! -

Ей лучше знать, – что надобно влюбленным,

В чем счастье, какова его цена…

У пней на все свои соображенья…

Мир, значит, мир. Война? Ну, что ж – война…

Эй, резвые, зеленые, – в сраженья!

1985 год.

* * *

Жизнь в кредит! – как будто бы издевка:

Униженья, оскорбленья, смех…

Видно, вправду, – божья та коровка

На моей земле счастливей всех.

* * *

Убивают не люди,

а жестокие нравы…

Трижды прокляты будете,

После станете правы…

* * *

Не отрекайтесь от идей,

Когда идеи справедливы,

Но бойтесь маленьких людей,

Что словно крысы, суетливы

И кровожадны в Судный час…

Вы их прощали и жалели,

Они ж не пожалеют вас,

Сожрут, чтоб мысли не ржавели…

Сожрут, чтоб ваш свободный дух

Не нарушал законов стойла,

Не принижал значенье пойла,

С которым род людской опух.

Сомнения

(Из протокола допроса)

Конная милиция, не ходи по мне!

Фронтовые раны на моей спине…

Фронтовая память в жутких снах кричит,