– А, понятно.

– Ты думал, ты только один такой?

– Я не успел еще особо об этом подумать. – На той стороне реки кормилась в песке стайка белых птичек. – А почему я чувствую себя живым?

– Тебе еще многое предстоит узнать.

– Очень многое, – добавил Ода и снова приложился к бутылке.

– А все мои товарищи погибли в катастрофе?

– Сколько там экипажа у «Б-29»?

– Одиннадцать человек.

– Я насчитал десять хитодама.

– Хитодама?

Ода потер рукой щетину на подбородке.

– Да, он же не знает, что такое хитодама.

Фрэнк выпрямился.

– Конечно же! Какой я дурак. Когда человек умирает, его душа выходит из тела в виде синеватого шара света, который мы называем хитодама. Души твоих товарищей вылетели в сторону моря. Я полагаю, к месту последнего отдыха. Будь они японцами и буддистами, полетели бы на север к горе Осорэ на полуострове Симокита.

Мика приподнял левую бровь.

– А что это такое – гора Осорэ?

– Ты все время забываешь, что он не японец, – заметил Ода.

– Да, прошу прощения. Осорэ – это вулкан. Как учат некоторые буддисты, душа отправляется к вулкану Осорэ и через кратер входит в Чистые Земли.

– А что такое Чистые Земли?

– Что христиане называют Небесами?

Чайки парили возле мачты недалеко стоящей лодки, и крики их разносились над тихой рекой. Глядя на них, Мика вспомнил Беллингэм: родительский дом, выходящий окнами на бухту, бумажные и ткацкие фабрики, изрыгающие клубы дыма в серое небо, осенний ветерок, несущий аромат сосны, шишки перечной мяты в «Мороженом» у Муди, пока Ливай флиртует с девчонками.

– Но где мы? Это же не Небеса.

– Мы в Хиросиме.

– С чего мы здесь застряли?

– Я слишком большой грешник, чтобы меня можно было определить куда-нибудь еще, – ответил Ода.

Фрэнк встал, взялся за фальшборт, глядя на реку.

– Я умер в ноябре сорок третьего от тифа.

– Меня убила жена, – отозвался Ода.

– Она тебя нарочно убила?

– Расскажи ему правду, Ода-сан.

Ода пожал плечами:

– Что такое правда?

– Жена Оды застала его в постели со своей сестрой. Она побежала в кухню за ножом и гонялась за ним по всему дому. Сердце Оды не выдержало перегрузки.

– Я ее сестре одолжение сделал. Ее никто не хотел.

– И вот чем для тебя это кончилось.

Ода прижал бутылку к груди.

– Зато у меня хотя бы сакэ есть.

– Когда ты умер, Ода? – спросил Мика.

– Давно. До войны еще.

До Мики вдруг дошло, что он может застрять здесь навеки, и от этой мысли стало страшно.

– А ты откуда, Мика?

– Беллингэм.

Фрэнк выпрямился:

– Беллингэм… штат Вашингтон?

– Ты знаешь этот город?

– Ну а как же. Я родился и вырос в Сиэтле. Про Джапантаун слышал?

– Ты американец?

– Не меньше, чем Бейб Рут, – улыбнулся Фрэнк.

Мика почувствовал, что Фрэнк нравится ему все больше с каждой минутой.

– А есть тут еще американцы?

– В смысле японо-американцы?

Мика пожал плечами.

– Нас таких тысячи.

– Правда? Они сюда переехали после Перл-Харбора? – Фрэнк с трудом подавил улыбку. – Что я такого смешного сказал?

– Ты говоришь так, будто мы – враги Соединенных Штатов. Мы – лояльные американцы. В Хиросиму мы приехали по разным причинам: посетить родственников, учиться в университете и так далее. И застряли тут, когда разразилась война.

Мика обдумал услышанное. Японские граждане в Биллингэме заявили о своей верности Америке как раз перед тем, как их сослали в лагеря. Он им не верил, но в устах Фрэнка те же слова воспринимались иначе.

– Отец возил нас с братом в Сиэтл смотреть на игру «Рейниеров» на стадионе Сикса. А после игры водил нас в один ресторан в Джапантауне. Говорил, что у них лучшая лапша соба.

– Название ресторана не помнишь?

– Описать могу. Тесно, запах пряностей. Ман… что-то такое.

– «Манэки»?