Она изящно поднялась с пола, подошла к сундуку с одеждой и подсунула книгу под свое свадебное платье.

– Я быстренько мыться, – сказала она дочери.

– Если из-за меня, то можно не торопиться, – ответила Ай.

В ванной Киёми побрила щеки и шею опасной бритвой, потом сбросила одежду и полила из ковша на голову и на тело. Помывшись с мылом и смыв его, она попробовала ногой воду, от которой шел пар, но вытащила ногу из воды, ощутив плечами дуновение холодного воздуха, от которого поежилась. Решительно вдохнув, она вошла в ванну и села. Обжигающая вода охватила ее. Подтянув колени к груди, Киёми закрыла глаза. Около головы держался холодный воздух, от которого волосы топорщились в ямке на шее. Что это значит? К ее душе прицепился юрэй? Это Дзикан или Ютака вернулись с войны в Китае? В детстве мать Киёми, Амэя, водила ее с братьями и сестрами в общественную баню. Их учили, что нагота – естественное состояние и совершенно не причина для смущения. Ты приучаешь себя ее не осознавать. Но сейчас все было как-то странно. Одна, но и не одна, под наблюдением невидимого гостя, Киёми почему-то все время помнила, что она голая.

Она встала, ощутив всем телом холод воздуха, и поспешила вытереться влажным полотенцем. Надела обратно юкату, быстро натянула простое хлопковое кимоно.

И позвала к себе Ай. Девочка любила купаться и радостно вошла в ванную, но ее оживление угасло, когда она увидела Киёми.

– Мама, что-то случилось?

Как ей объяснить свою озабоченность так, чтобы не напугать?

– Давай сегодня помоемся быстро?

– Хай, мама.

Холодок воздуха пропал, и Киёми поняла, что преследующий ее призрак не останется в ванной комнате, пока будет купаться Ай. Отчего это духу неловко смотреть на тело ребенка?

Ай положила ладонь на тугой живот:

– Мама, у меня живот болит.

– Знаю, – ответила Киёми, намыливая волосы дочери. – У меня тоже. Но мы должны стойко переносить тяготы, потому что этого от нас требует Император.

– А в ближайшее время у нас не будет больше еды?

– Не знаю. Но мы должны делать все, что в наших силах.

Голод поселился в городе, но слезы Хиросимы были скрыты за тысячами запертых дверей.

Закончив с купанием Ай, Киёми вышла в кухню, где по глинобитному полу бегал таракан.

Подавив отвращение, она приготовила нукапан из жареной пшеничной муки и рисовых отрубей. На вкус нукапан был горек и пах как лошадиный навоз, но он поддержит в них жизнь.

Она подала ужин на лаковом подносе в гостиной. Семья сидела полукругом на подушках. Перед тем, как взяться за палочки для еды, все произнесли итадакимасу.

Ели ужин, как обычно, в молчании, но Банри включил радио – послушать информацию правительства о войне. Когда диктор объявил, что силы империи убили на Окинаве восемьдесят тысяч американских офицеров, Банри хмыкнул:

– Если американцы могут переварить такие потери и продолжать драться, как нам защитить родину от вторжения? Даже наши храбрые камикадзе не могут остановить продвижение врага. Не спасет Японию ветер богов.

Саёка застыла с открытым ртом, палочки для еды остановились возле него. Ай переводила глаза с одного на другого, ища правды. Киёми представила себе послевоенную Японию, оккупированную американскими солдатами. Да разве это возможно? Разве не клялось правительство воевать до последнего человека, прежде чем допустить такое?

– Мне выдали талоны на пиво от Промышленной ассоциации, – сказал Банри. – Может быть, завтра встану в очередь в пивной зал.