– Уговорила. Я приду.

– Удачи, Александр Павлович! Бог вас любит.

Какая она добрая. Если она – не чистейшее существо на этой земле, то я не знаю, кто является им.

-

Сегодня выдался теплый солнечный денек. Я узнал об этом, когда курил, выйдя на балкон.

Мама сказала, что ей нужно по делам, попросила закрыть за ней и ушла.

Я спал, когда позвонила Саша. Она пригласила меня в парк. Я собрался незамедлительно.

Саша сидела на скамейке, суча ногами и листая какую-то книженцию. Она была погружена в строчки настолько, что не поднимала глаз.

– Привет, Саша.

– О! Добрый день, Александр Павлович. – Она захлопнула книгу. – Я хочу поделиться с вами кое-чем особенным.

– И что же это?

– Кое-что особенное, я же говорю. Дома мама бы засмеяла. Она не любит, когда я их читаю или сочиняю новые.

– Стихи, что ли?

– Нет, арии! – Звон тысячи колокольчиков благословил мои уши.

– А прочти один?

Саша раскрыла свою толстую тетрадь и начала декламировать:

С тобой мы умрем на рассвете,

Несчастные дети земли.

И будет нам сумрак так светел,

Как не были светлыми дни.

Она смолкла.

– А дальше, Саш?

– А дальше еще не придумала. – Она быстро перелистнула страницу. – Еще есть заготовка для вальса.

Нам суждено родиться другими,

Будущим жизням быть дорогими.

Если не веришь – на небеса посмотри.

Там ты увидишь, что Господу снится.

С дальних краев возвращаются птицы.

Только ничем не заполнить мне бездну внутри.

– А мелодия какая? Саш, почему ты не поешь?

– Сейчас попробую придумать.

Саша начала петь строки в размере трех четвертей, в ритме вальса. Ее магия унесла меня в тот край, где нет ни боли, ни слез.

Я чуть не упал со скамьи.

– Ну как? – Ее личико помрачнело. – Александр Павлович, чего молчите? Я так и знала, что позорище.

– Нет, что ты. – Я вышел из комы. – Все прекрасно…

– Не врите мне, если это не так. – Она приняла картинно печальное выражение лица. – Ха-ха! Поверили? Спасибо большое, – она закрыла тетрадь. – А вы когда-нибудь писали стихи?

– Я написал единственный дурацкий стишок в детстве. Я даже не знаю, что он значит.

– Расскажите?

– Ладно, – я оскалился в улыбке.

Муры-мишки спят давно,

День давно погас.

Завтра все идут в кино,

А сейчас – байбас.

Саша, казалось, была готова взорваться со смеху. Я вторил ей.

– А теперь серьезно. Попробуйте сочинить хороший стих, хотя бы две строчки.

– Саш, я не умею…

– Притворитесь, что умеете.

– Моя беда, мое проклятье, – я застыл, – в оковы поймана судьба…

– Да уж, с Иосифом действительно не будет никакого наслаждения.

Позади нашей скамейки кто-то процокал каблуками и остановился.

– Ой, я совсем забыла! Чардаш. Александр Павлович, папа убьет. Мне пора.

– До встречи, Саш.

Саша побежала со всех ног, едва не теряя тетрадь. Незнакомец занял ее место.

– Чудное начало! Вы талант.

Она походила на бутон бархатца, не успевшего увидеть солнца и погибшего под снегом. Ее ореховые волосы не были длинными, а фигура не располагала привлекательностью, но от этого она не теряла харизмы.

– З-здравствуйте.

– А вас, кажется, зовут Александр Павлович? – Женщина улыбалась. – Я Марина Васильевна. Не в ваши годы вам зваться по имени-отчеству.

– Вы кажетесь знакомой. Я вас видел по каналу нашего поселка.

– Это оттого, что моя фамилия – Златокрылова.

– Точно! – Я воспрял. – Вы поете!

– Пою, дорогой мой. И я уважаю всякую молодежь, которая начинает свой путь. Скажите, вы музыкант? Очень хороший строй у вашей поэмы.

– Ну…

Я не стал скрывать и рассказал как есть.

– Понятно. Соболезную. Близких терять всегда тяжело. Но вы молодец – не оставили инструмент брата пылиться и нашли ему применение.

– Мама вообще хотела обменять его на пино гриджио.