– Так не пойдешь?
Никакого ответа.
– А ну-ка, давай, – говорю я Филенко.
Мы берем Цветкова под руки и волоком тащим назад, к дороге. Он нелепо перебирает ногами, пытаясь вырваться. Когда выбираемся на дорогу, хмуро кидает:
– Пустите, сам пойду.
И снова идем. Уже пора быть просеке, про которую говорила колхозная бригадирша. Но просеки нет. Идем еще с полчаса – нет. Вот так история…
Теперь уже ясно: пока мы гонялись за Цветковым, дорогу потеряли. Теперь идем по какой-то другой, мало ли в лесу дорог!
Впрочем, меня это не встревожило. Как истый горожанин, я всегда считал, что любая дорога, большая или малая, рано или поздно обязательно куда-нибудь выведет.
Увы, эта дорога не оправдала моих ожиданий. Она тощала на глазах, расслаивалась на какие-то сомнительные тропки и в конце концов уперлась в болото.
Висит над лесом сумрак. Дождь сеется. Вот бы сейчас вернуться на ферму!..
Усталые и злые, бродим между деревьями. Наконец, находим большое дупло, куда прячем свои пожитки.
– Распалить костер? – спрашивает Филенко.
– Я разведу.
Ломаю кусты, ветки посуше складываю шалашиком. Сую в середину бумагу. Теперь остается только поджечь.
Вспыхивает бумага. От огня и тепла сразу становится веселее.
Затылком чувствую взгляд Цветкова, поднимаю голову. Он действительно смотрит на меня и, что самое тревожное, без всякой ненависти. Снисходительный, чуть-чуть презрительный взгляд человека, полностью уверенного в себе.
Снова Цветков спит всю ночь, а мы с Филенко – по очереди. Моя очередь вторая…
Ночной разговор
Будит меня какой-то шум. Открываю глаза и снова закрываю: все равно темно. Прислушиваюсь. Шум, разбудивший меня, вовсе не шум, а смех. Негромко, хрипловато смеется Цветков. Чего это ему так весело?
– Чудак ты, солдат, – говорит Цветков. – «Из-за любовных дел…» Стал бы я из-за бабы головой рисковать! За это же расстрел. Дураком надо быть. Похож я на дурака, а?
– Да нет, на дурня не похож, – отвечает Филенко.
Я лежу, не шевелясь. С чего он начался, этот разговор, куда пойдет?
– Вот ты воюешь, – говорит Цветков, – что велят, то и делаешь. А ты подумай разок: какой толк? За что воюешь-то?
– За советскую власть, – басит Филенко.
– А какая тебе разница, что за власть: советская, немецкая или турецкая? Партийный, что ли?
– Комсомолец.
– Так запомни. Бросай билет, пока время есть. Чуть земля просохнет, немцы в наступление пойдут. Представляешь, сколько танков за зиму понастроили? Европа! Как двинут, так до Урала допрут. Что тогда станешь делать?
– А як все, так и я. Воевать с Гитлером до победы.
– На Урале… Ты, солдат, наивняк. Сам-то откуда?
– Винницкий.
– Женат?
– Был бы женатый, да война…
– Вот и угонят тебя, как барана, за Урал, а какой-нибудь парень потолковей будет в Виннице галушки жрать да на твоей девке женится. Тебе-то на что Урал?
– Все равно советская земля, – рассудительно отвечает Филенко.
– Опять ты свое? Советская, немецкая… Ты где работал до войны?
– В колгоспе.
– Значит, батрачил?
– Колгоспник не батрак.
– Какая разница… Ведь на других все работал, а не на себя. Да ты при немцах с твоей силенкой в два года деньжат накопил бы, хозяином стал.
– Це точно, – соглашается Филенко. – Сила в мене е.
– То-то и оно. Понимать надо, что к чему.
Филенко молчит. Наконец, слышу его насмешливый басок:
– Ну, а тебе, капитан, мабуть, при нимцах буде погано, а?
Цветков отвечает в тон ему:
– За меня, солдат, не волнуйся. Умные люди любой власти нужны. – И продолжает быстро, приглушенно: – Ты пойми: так и так под Гитлером жить. Это ж сила, куда нам! Как лето придет – тут советской власти и хана… Так что, брат, Россию не спасешь, себя надо спасать.