Вадим замер на крыльце, вслушиваясь. Ни звука. Только ветер шелестел остатками багряной листвы дикого винограда на стенах и доносил слабый запах дыма и прелых яблок из сада. Он снова поднял руку, но тут за дверью послышались шаги. Легкие, почти невесомые, не похожие на обычную человеческую походку. Сердце Вадима невольно сжалось от неясного предчувствия.

Щелкнул замок, и дверь медленно, без скрипа отворилась.

На пороге стояла Олена.

Первым чувством было потрясение. Она почти не изменилась. Та же точеная фигурка, те же густые темные волосы, обрамляющие бледное лицо, те же огромные, глубокие глаза. Время словно законсервировало ее, оставив такой же, какой он видел ее мельком лет десять назад – ослепительно красивой, почти нереальной в своей юности. Он помнил ее подростком – нескладную, угловатую девчонку с вечно разбитыми коленками, а потом – расцветающую девушку, его Олена, его отражение. Женщина на пороге была прекрасна, но… было в ней что-то еще. Какая-то завершенность, отточенность хищника, застывшая, идеальная красота, от которой веяло холодом.

Она смотрела на него несколько долгих секунд, и на ее лице медленно отразилось узнавание, изумление, перешедшее в… да, это была радость! Та самая, искренняя, теплая вспышка в глубине глаз, которую он так хорошо помнил, которая всегда была только для него. На мгновение ему показалось, что он почувствовал привычный отклик на их старой, глубинной связи – волну ее удивления и счастья. Она подалась вперед, губы дрогнули в улыбке, она уже была готова броситься ему на шею, как делала это всегда, с разбегу, сшибая с ног…

Вадим шагнул ей навстречу, и все напряжение долгой дороги, все страхи и сомнения отступили перед этой волной узнавания, перед этим обещанием прежней близости. «Олена…» – мысленно выдохнул он.

И в этот самый момент все рухнуло. Словно невидимый переключатель щелкнул где-то внутри нее. Радость в глазах погасла, как задутая свеча. Улыбка застыла и исчезла. Между ними выросла стена – холодная, непроницаемая. Он физически ощутил этот барьер, эту волну отчуждения, отбросившую его назад. Олена отступила на шаг, в тень прихожей, и ее лицо приняло странное, незнакомое выражение – смесь глубокой, застарелой скорби и чего-то еще… страха? Отчаяния? Беспомощности? Она вся как-то сжалась, взгляд стал затравленным, потерянным. Она быстро, оценивающе прошлась взглядом по его лицу, одежде, потом перевела взгляд на «Ниву», стоявшую у ворот, и мельком кивнула кому-то за его спиной. Кому? Пустой улице? Или там был кто-то, кого он не видел?

«Что с тобой, Олена?» – пронеслось в голове Вадима. Он не мог понять этой резкой перемены. Это не была просто сдержанность или обида за долгое молчание. Это было что-то другое, чужое, пугающее. Он отказывался верить, что годы и расстояние могли так изменить ее, разрушить их связь.

– Вадим… неужели это ты? – голос ее прозвучал глухо, безжизненно, словно она говорила через силу. – Я… я не могу в это поверить. И почему… почему ты приехал так поздно?

Последние слова она произнесла с такой тоской, что у Вадима защемило сердце. Она отступила еще на шаг, приглашая его войти.

– Проходи, – торопливо добавила она, понизив голос и снова бросив быстрый, испуганный взгляд за его спину. – Тебе нельзя оставаться на улице. Тебя уже достаточно и так видели.

«Видели?» Это слово резануло слух. Кто видел? Зачем? Вадим шагнул через порог, и дверь за ним тут же захлопнулась, тяжелый ключ повернулся в замке. Он оказался в просторной, но сумрачной и прохладной прихожей. Пахло старым деревом, воском и пылью, но под этими запахами угадывался еще один – слабый, незнакомый, чуть сладковатый, вызывающий подсознательную тревогу. Тусклая лампа под высоким потолком едва освещала темные панели на стенах и потускневшее зеркало в тяжелой раме, в котором их фигуры отражались неясными тенями.