Так ранним морозным утром мать волочит за руку ещё до конца не проснувшуюся девчушку лет пяти. В остекленевших глазах у молодой женщины фанатичный огонь, сжигающий её изнутри и не щадящий никого вокруг. Железной рукой она тащит свое чадо в счастливое спортивное будущее, туда, где Винер, где блеск олимпийского золота, где слава и волшебное сияние признания. А пока ледяной ветер, стужа и сумрачное утро, в котором не разглядеть будущего.

Большаков горел таким же огнём, но был он терпеливее и более расчетлив. Спустя несколько лет он добился своего – его пацаны поехали на Олимпиаду и даже поднялись на пьедестал почета. Но среди них не было Чеботарёва.

Заканчивались дни последнего сбора перед перелетом в олимпийскую деревню. Накануне отъезда раздался звонок, и незнакомый женский голос сообщил, что Чеботарёву следует вернуться в родной город, потому что мама плоха, и что прямо сейчас звонит врач из отделения интенсивной терапии.

– Лучше, чтобы вы приехали. Как я к вам могу обращаться? Чеботарёв? Именно так? Хорошо. Послушайте, Чеботарёв, я очень рекомендую вам приехать. Да, это не терпит.

Они – они команда – улетали одновременно. Почти одновременно, с разницей в час. Его команда и тренер – за границу, а он – в заштатный дальний городок в двух тысячах километрах от Питера. В аэропорту пацаны выстроились у стойки регистрации – высокие, сильные, в одинаковых ярких костюмах, переговаривались, смеялись – обычное возбуждение перед полетом плюс эйфория от предчувствия славы и успеха. Время от времени они ненадолго отвлекались и, кто с сочувствием, кто растерянно, смотрели в его сторону. Жаль Чеботарёва, конечно, жаль. Посочувствовать? Да, конечно! Отличный парень, максимально жаль, но мы‐то летим, и на нас ответственность – мы представляем что‐то там на международной спортивной арене! Пусть без флага, но мы‐то знаем, мы – Россия! Это сто процентов! Такая вот спортивная жизнь! Олимпиада!

Чеботарёв в коричневой заношенной куртке, с дорожной сумкой в руках стоял с Большаковым поодаль, чтобы шум убывающих из страны не заглушал прощальные слова.

– Понимаю, твой выбор, – сказал Большаков, – хорошо подумал?

– Да, – кивнул Чеботарёв, – самолет через час. Терминал Д.

Большаков слегка приобнял его и, понизив голос до доверительного, заговорил:

– Слушай, Чеботарёв, документы у меня. Такого шанса больше не будет. Олимпиада! Ты пойми! Раз в жизни! А туда… ты всё равно не успеешь.

Чеботарёв посмотрел в сторону пацанов, помедлил и протянул руку для прощания:

– Успею.

– Твой выбор, – вздохнул Большаков, пожимая руку, – тогда… в общем, мы с парнями соболезнуем и… все такое.

Чеботарёв улыбнулся:

– Я знаю. Спасибо!

Он повернулся и ушел, не оборачиваясь. Большаков проводил его взглядом, подождал, пока не скроется в толпе спешащих людей, и вернулся к шумной и праздничной толпе.

Самолет Чеботарёва летел на восток. Небо в иллюминаторе быстро потускнело, солнце, блеснув на прощанье, кануло в плотное покрывало облаков, наступила ночь. Время ночного перелёта тянется долго, словно кто‐то придерживает стрелки невидимых вселенских часов, не давая им двигаться и не давая летчику лететь быстро, так быстро, чтобы… чтобы успеть! Хорошо если спасительный сон накрывает тебя, и в тяжелом мороке полетного полусна-полубреда ты надеешься, что всё будет хорошо, ты вот-вот окажешься рядом, и мама протянет тебе навстречу руку.

Месяц тому назад Чеботарёв выпросил у Большакова один день и одну ночь. Он объяснял, мама вчера вечером сказала по телефону: «Знаешь, я так рада. Ты будешь чемпионом, я знаю. Ты, главное, скорей возвращайся! Мамам олимпийских чемпионов тоже полагается награда…»