Их нужно непременно оставить в памяти, сохранить. С этой мыслью он уже вышел на улицу.

Он понял, что не видел больше ничего существенного. Он пробыл там еще некоторое время, куда-то заглядывал, но, окончательно созрев, ринулся домой, наспех одевшись в гардеробе и выжидая теперь подходящий автобус на остановке.

Вокруг была толкотня, она его как-то сразу подмяла. Он боялся теперь растерять то настроение, которым проникся в храме искусств, с недовольством ощущая рядом посторонних. Но его ничто уже не могло остановить, вдохновение нарастало.

Однако вместе с тем нарастало и напряжение. Автобус долго не приходил. Ему-то наплевать, он был занят своими мыслями, а вот народ, видно было, волновался. В плохую погоду статичные позы особенно утомляют. Он отошел в сторону.

В голове уже вертелись какие-то строки. Поминутно порываясь уйти, он останавливался, напрягая память, силясь найти подходящие слова, и всякий раз ему не хватало самой малости, чтобы утвердить ровную и красивую стихотворную строфу. Являлось что-то прозаическое, а ему хотелось возвышенного, но в то же время легкого и не такого занудливого, как в старомодных салонных виршах.

В автобусе было тесно, он вынужденно придвинулся к пожилому толстяку, одновременно освобождая место с другого боку, чтобы его не долбила по ногам чья-то жесткая сумка. Атмосфера хамства и убогости его всегда угнетала. Как правило, он не видел кругом ничего хорошего, а шумиху и радость большей частью воспринимал как неестественные проявления чувств.

Наверное, у него была такая же скучная физиономия. Уж лучше скучать где-нибудь подальше, в одиночестве.

На повороте какая-то солидных форм женщина больно прыгнула ему на ногу. Пролепетав что-то себе под нос, она не удосужилась даже повернуть в его сторону голову. Сжав зубы, он с большим трудом подавил в себе желание выругаться, но через минуту его негодование вылилось в череду новых строк, волнительных и соразмерно четких, еще изящнее встающих одна за другой, и более конкретно, как набат, звучащих яркой, убедительной прямотой.

Он почти уже не ориентировался в пространстве. Всякие покачивания и толкотня ему мешали, однако он быстро о них забывал, удерживая в голове свое главное настроение, главную цель, к которой шел сейчас семимильными шагами.

«Высóко»? «Любовно»? «Лирично»? Как? Он не мог закончить строфу, в которой уже почти пропали пустоты, но потом мысленно перечеркнул все и начал заново.

Затем вернулся к началу. Под тряску автобуса, тащившегося по плохой дороге, немыслимым образом на ум приходили самые нужные и правильные эпитеты. Мучительно долго он подбирал очередную рифму – хотелось сладкой поэтичности – и вдруг нашел законченную фразу совсем из другой части, которую оставил безнадежно несколько минут назад.

Он гнал, он мчался без остановки. Ему было тесно как сочинителю, постоянно терлись о спину люди, однако за неимением необходимого пространства темперамент перерождался в дух, дух – в слова, и фразы сами собой подвисали в воздухе, оставалось только схватить и вставить их в подходящее место.

Он выскочил на своей остановке механически. До дому оставалось несколько минут ходьбы. В движении было легче, как будто кто-то подталкивал мысли в правильном направлении. Они, синхронно с работой мышц, выстраивались в некие комбинации, за которые он с жадностью цеплялся, хорошо зная это свое состояние. С неимоверной быстротой он пользовался четко выстроенными озарениями, одна за другой выплетающими строгий контур будущего текста.