С полупоклоном обратившись к Михаилу, радушно пролепетал, – Михаил Петрович, господин подполковник, какими судьбами в нашу-то глухомань? Михайла Петрович, сколько лет, сколько зим…?! – и оглянувшись на застывших мужиков, погрозил им маленьким кулачком.

В старичке Облов узнал одного из былых компаньонов своего отца Ярыгина Якова Васильевича. Они торговали с отцом хлеб в Ельце и Рязани. Потом сам Михаил не раз по делу посылал к Ярыгину своих ребят. Яков Васильевич, правда артачился, но просьбы исполнял, знал, что можно поживиться за счет Облова.

– А, дядя Яша – здорово! – Облов, переложив револьвер в левую руку, торопливо поздоровался со стариком. – Как жизнь, не болеешь, Яков Василич? – и еще что-то сказал, так, лишь бы не молчать.

Оторопевшие мужики окончательно поникли, нашлись даже такие, что не преминули подлизаться, послышались вполне благоразумные речи:

– Так бы и говорил, что Облов явился. Мы почем знали, кабы знать, не стали бы перечить?! – и разом покорно залепетали. – Да нешто можно связываться, себе дороже. Да на кой хрен нам супротив Облова идтить-то? Облов-то, он, брат, как черный ворон – везде поспеет. Один хер, мужики не видать нам этого зерна! Все равно отберут! Пошли ребята, пойдем от греха! – И в завершении пропел уж вовсе молоденький голосок. – Валяй христиане по домам, а то еще хату спалят?!

И мужичье сборище раздавлено обмякло, спало с силы, стало покорно разбредаться. Но вдруг люди тревожно встрепенулись, навострились, вытянули шеи.

И как шквал, разом со всех сторон, раздались панические возгласы: «Милиция, солдаты, чека! Тикай, братва, уходим!» Народ, припустился бежать, заржали испуганные лошади, пискляво заверещали неизвестно откуда взявшиеся бабы.

– Михаил Петрович, а Михаил Петрович, – Яков Ярыгин дернул застывшего Облова за рукав пальто, – мы-то как? Пойдем ли нет? Может, ты уж комиссаром каким заделался, Бог тебя знает?! Тогда уж извини меня дурака, я ведь попросту, по-отечески, увидал тебя и подбежал…. Тогда я пойду? Ну, их к вихру, еще подгребут под горячую руку, потом доказывай, что не рыжий.

– Постой Яков Васильевич, я с тобой.

И они побежали во тьму. Вдогонку им несся дробный топот конских копыт, редкая пальба, да разухабистый мат конных чоновцев и милиционеров. Но лошади и их седоки должно боялись ночной мглы, углубляться в темень не стали. Топот и мат стали глохнуть и вскоре совсем растворились в ночи, лишь изредка, сломанной сухой веткой щелкал одиночный выстрел, но и он был уже сам по себе.

Яков Васильевич и еще несколько, примкнувших в переулках, мужиков вывели Облова на околицу села. Крестьяне, придя в себя от погони, разглядели в таком же, как и они, беглеце грозного Облова. Они нерешительно отошли в сторонку, заговорить не отважились, но чего-то настороженно выжидали. Ярыгин опять взял Михаила за рукав и потянул за собой. Михаил не сопротивлялся, словно слепой безвольно пошел за стариком как за поводырем, ни о чем не думая, ничего не видя и не слыша. Яков Васильевич по-приятельски похлопал его по плечу:

– Залазь, усаживайся Михаил Петрович – в гости ко мне поедем!

Очнувшись от внезапно настигшей минутной слабости, Облов разглядел запряженную парой коняг телегу, доверху уложенную мешками со складским зерном. Он недоуменно остановился, и обескуражено развел руками, а затем, как подъеденный за зиму сноп, подломился, ткнулся безвольно вперед, благо придержала телега. Михаил уперся локтями в мешки, уронил голову на руки, его плечи конвульсивно затряслись. Он зашелся толи в истерическом смехе, толи в удрученных рыданьях. Ярыгин недоуменно смотрел на Облова, его удивила и поразила ранее не присущая атаману малодушная истерика.