когда я целую вену на сгибе локтя,

чувствую себя шприцем с разбухшей иглой.

я обхаживаю тебя, как варан умирающего оленя.

моя слюна отравлена стихами. если мои эритроциты

попадут к тебе в кровь – ты обречена.

часть тебя останется со мной навсегда,

как мраморная мартышка. или змея

с живыми выразительными глазами,

с проглоченной крысой, портящей фигуру.

но цветок, цветок, почему ты стареешь?

увядаешь? я имею в виду не время, не старость.

почему ночами я прижимаюсь к тебе сильней,

чем ковбой в холодных ночных прериях

к горячим камням погасшего костра?

что мне с этого?

кому есть дело во Вселенной

до двух теплых снежинок, которые исчезнут к утру,

растают без следа в черной мерзлоте.

но вот – резко – в твоих глазах проносится зелень,

яд, амазонка, зубчатый крокодил,.

хищный бросок – но я ловлю

твое лицо – властно, как ты любишь.

мы хищники мгновений, слепыми львами

охотимся на антилоп времени, косуль впечатлений.

остановись, мгновение, я тебя сожру.

и мы пожираем друг друга —

с любовью, с жадностью, с остервенением,

без логики, без смысла, но оно того стоит – рассвет,

горячий пластилин похоти чуть липнет к пальцам —

и волшебный мираж рассеивается,

туман над деревенькой ночной

превращается в розово-молочного дракона

с ожерельями, с лохмотьями сожранных принцесс.

классный секс —

тоже зачет.

иди ко мне…

и бордовый, как бред, ковер на стене шелестел,

волновались отвесные рощи уходящей эпохи,

и прозрачные, как проза, весенние дни

окрыляли щуплые тела подростков,

трепетали полукруги, вынежненные на лопатках

вальсирующими пальцами.

а утром ломились в окна глупые ослики серых домов,

а вы бесстыдно обнимались на балконе (из одежды —

нательный крестик любви, бижутерия и надежда,

ласки будущего, пыльные лучи).

так много было страсти, что вы начинали

пренебрежительно смотреть на бледные дары плоти:

отрубленная голова пророка

увядала на блюде с гроздьями винограда.

пусть вам по шестнадцать, но всё было по-настоящему.

хождения по квартире голышом

к вящему инфаркту перекошенных зеркал,

когда родители на даче или торгуют в белгороде,

приятные разговоры о ерунде, дурачества,

вы – неандертальцы свободы, моллюски без раковин

со вздорными сосками.

«хочешь яблочного сока?» – «подкури и мне сигарету».

на выходных вы беспощадно поедали

друг друга до поцелуйной изжоги,

до саднящей, как наждак, боли.

лягушачья тошнота недосыпа.

после вас – хоть потоп из кухонного крана,

хоть чемоданы пустоты, обтянутые кожей рептилий.

косточки от поцелуев похожи на косточки от вишен:

идет перестрелка, смех,

рикошеты от стекол.

любовь сходила с ума, впивалась ногтями в обои,

осыпалась старая штукатурка цвета какао.

и ваши сердца закипали, шли пеной афродиты,

пеной шампуней – шипели,

как закипающие виноградные улитки,

если их посыпать солью.

а утром – дневной свет

сочился сквозь незадернутые шторы —

бульон, просеянный от мелких кусочков птичьей плоти.

и вам нужно выбирать новые дороги.

куда поступать? куда идти? куда расти? ибо молодость

кишит направлениями и возможностями —

пустой бассейн, полный раздраженных змей

и прошлогодних вылинявших листьев,

и раскисшая брошюрка «верите ли вы…»,

и сопревшие окурки, и бутылка кока-колы.

и вот так ты любуешься жизнью в осколках.

это бог выстрелил в зеркало дробью,

но судьба так медленно разлетается на куски,

что проходит целая вечность.

и каждый осколок – это ты.

из каждой дробинки, осколка может вырасти

новое зеркало,

новый сорт тебя. неповторимый. новая жизнь.

со своими нивами отражений.

не бывает лживых, кривых зеркал.

и тогда ты оглядываешься и видишь все ваши свидания

на лестничных клетках: символы

чего-то невещественного, смертного и хрупкого…