– А она что?

– А она так ответила, что я ещё больше начал её подозревать.

– Это как же?

– Да совершенно ровным голосом, безо всякого выражения. Я почему-то подумал “врёт, зараза!”. И снова пошёл к гадалке и уже тут начал её трясти, где, когда и так далее.

– То есть под вашим давлением она назвала адрес и время? – всё не могла я понять.

– Да нет! Снова вы не понимаете! Не так это работает!

– Господи, ну а как же?

– Она сказала, что по картам виден дом, где мы раньше были счастливы, а время такое, когда я обычно занимаюсь чем-то нелюбимым, какой-то рутиной. Так вот дом тот – это дом, где мы жили первый год после свадьбы. Естественно, тогда мы были счастливы.

– А время нелюбимых занятий?

– Это время, когда я мою машину. Вот и все секреты. Понятно теперь?

– Конечно, понятно! Чего тут может быть непонятного… – промямлила я, решительно ничего не понимая.

Ночью перед тем, как заснуть, я представляла себе какую-то комнату, где за окном темень, одинокий фонарь и ни одного прохожего. Окно расположено прямо за спиной женщины, которая сидит за большим столом и смотрит на стеклянный шар. На столе разложены карты, свечи, стоят чашки с высохшей кофейной гущей, другие малопонятные и малоприменимые предметы в быту. Женщина красивая, темноволосая, средних лет. На её лице написано, что она всё про всех знает, и ей от этого немножко смешно, но поскольку она гадалка, травница и ведьма в одном, она заставляет себя не смеяться слишком откровенно, а делать вид, что она впервые встречается с такой ситуацией, и просто в шоке от того, как несовершенно мироздание. Такая, в общем, женщина, себе ну уме.

Тут в соседней комнате раздался звук падения, и я с усилием вышла из своих представлений об образе гадалки. С ворчанием, которое встроено в голос у всякого себя уважающего родителя, я встала и прошлепала в комнату близнецов. Наготове у меня были уже фразы о том, что мать работает целыми днями, не щадя живота своего, чтобы эти троглодиты могли есть и пить, а также залипать в свои смартфоны. В следующие пару предложений я обычно добавляла немного слезы и горечи, а их текст был неважен и зависел от ситуации, в данном случае от того, что, черт возьми, упало с таким грохотом.

Но в комнате близнецов было тихо, они спали, и я умилилась, какие у них вдруг умные и взрослые лица. Только что же упало? Я хотела уже выйти из комнаты, тем более, что от полосы яркого света на лице Нины, она зашевелилась. Болтать с ребёнком в ночи, когда он сам не понимает, отчего проснулся, удовольствие не из приятных. Мне бы и самой хотелось уже поспать. Но тут я заметила прямо под ногами у себя круглую большую банку как от крема. Я присела на корточки и убедилась в том, что банка пластиковая, значит, разбитое стекло можно не искать. Вместе с банкой в руках я выскользнула из комнаты детей. Что это ещё за новости? Не припомню, чтобы я покупала им натирания какие-то или что это вообще такое?

Банка была из тёмного пластика, за ним угадывалась какая-то густая светлая мазь. Никаких надписей и изображений на банке не было. Я открыла крышку. Никакого запаха. Немного подумав, я опустила кончик мизинца в белую упругую субстанцию. Палец охватило со всех сторон прохладой. Я вытащила мизинец и размазала по коже мазь. Она мгновенно впиталась и увлажнила кожу. Что это ещё за ведьмины натирания?

Я с лёгким подозрением смотрела на мерцающий след крема на руке. Откуда эта банка у моих детей? Что это за снадобье? Я убрала банку в свой шкафчик, закрыла его на ключик, а ключик, естественно, положила на шкафчик. Иначе я никогда не найду больше ни ключик, ни эту банку.