Желая сменить тему, заговорила о статической акробатике, которую придется работать в тридцать лет, посоветовала подумать о партнерной акробатике.

Люся послушно со всем соглашалась, радовалась, что не ругают, и сообщила новость:

– Слышала, что Тамаров со своими ребятами в Туле сдал комиссии пару чемпионских трюков, которые до него никто не работал.

– Это какой Тамаров? – уточнила Будушевская, продолжая в щель на форганге наблюдать за выступлением клоуна. – Уж не сын ли Риты и Глеба, двойное сальто на ходулях?

– Он самый! – скороговоркой, опасаясь, что не успеет досказать, заторопилась Люся: – Можно вечером зайти к вам? Али получил сушеный инжир – пальчики оближешь, и отличное вино.

– Гостюнина, живо! – приказали за спиной, но Люся не шелохнулась, ожидая ответа Будушевской.

– Приходите, но только без вина – знаете, поди, что я ничего не пью, – согласилась актриса.

Люся чмокнула Будушевскую в щеку и бросилась в распахнувшийся форганг, в коридор выстроившихся униформистов. Грациозно раскланялась, подбежала к веревочной, ведущей под купол к трапеции лесенке. Перебирала ногами и думала:

«Скорее бы приезжала мама, не виделись со дня моей свадьбы. И тетя Ира будет рада встретиться – старые подруги всплакнут, как когда-то в гардеробной, когда я играла с куклой, а мама с горечью призналась, что вынуждена покинуть мужа, оставить с ним меня…»

Карим-заде

Он приказал себе встать, но стоило спустить с дивана на пол ноги, как острая боль пронзила тело.

– Лежите! – перепугалась Алла. – Врач прописал полный покой, иначе отправит в больницу! С радикулитом, тем более застарелым, хроническим не шутят! – девушка поправила на руководителе номера плед.

– Я должен идти! – уже вслух повторил Илиас Ма-медович, но на помощь Алле пришел третий в их группе, Борис:

– Отработаем без вас. Для детей на утреннике сойдут сокращенные трюки.

– Не говори так! – рассердился Карим-заде. – Для настоящего артиста безразлично, кто перед ним – дети или взрослые, и на утренних представлениях обязан работать в полную силу!

– Вы не так поняли, – залепетала Алла, погрозив партнеру кулачком – дескать, лучше бы молчал, чем пороть глупость.

– Я хотел… – неловко стал оправдываться Борис, который отличался молчаливостью, порой было трудно выжать из него пару слов.

«Мне не сделать и шага, тем более не отработать все трюки, в том числе танец с блюдом на голове», – пришел к грустному выводу Карим-заде и обратился к Алле:

– Поработайте двое. Во время сидения на проволоке сильнее раскачивайся, будто на качелях. А Борис пусть подольше держит тебя на плечах – хронометраж должен сохраниться. Слушайте оркестр. Не спешите: знаете, когда надо спешить? Верно – при ловле блох…

Алла закивала, а Борис заскучал – разговор начал утомлять, для Бориса было легче трижды за день выходить в манеж, нежели слушать всякие советы, пусть даже из уст руководителя.

Алла не переставала удивляться спокойствию, безразличию партнера чуть ли не ко всему:

«Нет у Борьки нервов, с него все как с гуся вода! Вот была бы потеха, если поженились: он – молчун, а я болтушка – еще та пара, хорошо, что не спорола глупость, когда засмотрелась на его бицепсы, рост, белозубую улыбку».

Карим-заде лежал не шевелясь, смотрел на молодых партнеров и продолжал нравоучение:

– Работайте, как работали со мной, забудьте, что я отсутствую. Станете сыпать трюки… – Илиас Мамедович не договорил, – перебила Алла:

– Не беспокойтесь, не будем сыпать! Все пройдет о’кей. Стыдно за нас не будет.

– Станете сыпаться, – руководитель номера строго нахмурил сросшиеся на переносице брови, – тотчас повторить трюк.