– Ты всё понял? – Урсула с треском захлопнула папку.

– Да, шкип, – ответил либериец.

Баронесса обернулась к чиновнику.

– Я могу забирать его?

– Да, баронесса.

Урсула глянула на арестанта с подозрением.

– А почему ты в очках?

– Потому что так надо, – ответил механик.

Баронесса быстро протянула руку и сорвала очки.

– Вот чёрт!

Покатый лоб либерийца плавно перетекал в широкую переносицу, придавая механику сходство с молодым бультерьером. А глаза… маленькие, широко расставленные глаза арестанта сверкали чистейшим природным серебром, на котором, как два колодца в преисподнюю, чернели зрачки. Серебряные радужки защищали зрение механика от ярчайшего света открытого космоса.

– Прикольно, да? – либерийца развеселила реакция республиканцев на его внешность. – Я изменённый. Моя специализация – абордаж в космосе. А ещё я умею чинить живые корабли.

Механик забрал очки из рук остолбеневшей баронессы и посадил их обратно на свой широченный нос.

– Так! – Урсула обернулась к чиновнику. Тот сделал движение, словно собираясь спрятаться под стол. – Вы что мне подсунули?

– Но баронесса! – Чиновник был близок к обмороку. – У вас есть пульт от ошейника. Он сделает арестанта шёлковым.

– Разрешите обратиться! – гаркнул механик.

– Молчи, чудовище!

Либериец фыркнул.

– Ты почему смеёшься? – спросила Урсула.

– Прости, шкип. Ты напомнила мне старшую сестру. Когда она ловила меня на очередной шкоде, я оправдывался, а сестрёнка говорила мне: «Молчи, чудовище!» В точности, как ты сейчас.

– У тебя была сестра?

Урсула твёрдо знала, что изменённых производят в Либерии на фабриках. Братьев и сестёр у них не бывает.

– У меня есть сестра, – уточнил изменённый. – А также отец, мама и младший братишка. Кстати, меня зовут Артём Нартов.

Механик протянул ладонь, и Урсула непроизвольно пожала её. Рука Артёма оказалась сухощавой, но неожиданно сильной. Баронесса ощутила острый укол зависти: У этого страшненького низкорослого мутанта есть родители, сестра и младший братишка, вероятно, он любит их, а у неё…

Либериец шагнул к столу и прихлопнул ладонью папку со своим личным делом.

– Здесь сказано, что я единственный на вашей планете механик, способный обслуживать живые корабли. Шкип, у тебя есть живой корабль? – изменённый с хитрецой глянул на Урсулу. – Но если ты боишься меня, я собираю манатки и еду обратно в лагерь. Всего хорошего.

Механик подхватил с пола заштопанный вещмешок и шагнул к двери, словно намереваясь выйти. Конечно, никуда бы он не вышел, за дверью ждал конвой – рослый человекоподобный робот, умеющий только две вещи: тащить и не пущать. Но демонстрация возымела действие. Урсула вдруг поняла: без этого мордастого ехидного мутанта в обносках её затея закончится там же, где и началась, – в доках военного ремзавода, приютившего её благоприобретённую «Вегу». Либерийский корабль не сдвинется с места без механика из Либерии.

– Стоять! – скомандовала Урсула изменённому. – Ты летишь со мной. А вы, господин Янг…, – баронесса обернулась и погрозила испуганному чиновнику пальцем, – Вы меня поняли. Счастливо оставаться.

Коптер Урсулы летел над столицей. Машина огибала небоскрёбы, проносилась под арками надземных трасс, ныряла в тёмные ущелья улиц, куда не проникали лучи солнца. Со всех сторон на коптер смотрели лица людей. Молодые и старые, мужчины, женщины и даже подростки взирали с огромных барельефов на стенах домов. Барельефы изображали разных людей, но обладали едва уловимым сходством, словно скульптор брал одинаковые заготовки и по требованию заказчика придавал им мужские или женские, детские или старческие черты. Это были герои минувших войн. Надписи из полированной стали поясняли, за что конкретный гражданин Республики удостоился воплощения в камне: «Эрнст Бергман, сражался с либерийцами на мысе Роберто. Подорвал себя последней гранатой». «Жозефина Али. Вынесла с поля боя пятерых раненых. Убита либерийцами, когда выносила шестого». «Ярослав Жижка. Расклеивал листовки в оккупированном Полигласе. Замучен либерийцами…» Среди республиканцев, увековеченных на стенах небоскрёбов, встречались такие, про кого можно сказать: он жил долго, воевал славно и умер в своей постели. Но такие везунчики оставались в явном меньшинстве.