– Если бы ты хотел жить к ним поближе, мы бы давно уже переехали в Лакхнау.

Он встает, стряхивает с себя крошки, оглядывается, нет ли поблизости слуг, огибает стол, подходит к жене и быстро целует ее в голову:

– Всё решим. Скоро. Обещаю. Ты приехала сюда ради меня, может, мне настала пора отплатить тебе тем же. А пока мне пора бежать, а то я опоздаю на встречу с Дрейком.

После отъезда мужа она поднимается в спальню на втором этаже и выходит на просторный балкон, с которого открывается вид на залитую полуденным солнцем Калькутту. Опершись одной рукой на нагретую ограду, Захира другой рукой принимает поглаживать свой живот. Подтянутый, упругий, как кожа на барабане, и, совсем как барабан, совершенно пустой. Может, как только они переедут обратно на восток, всё изменится? Захира смеется. Женщины в отчаянии готовы убедить себя в чем угодно. А потом убедить уже и своих мужей.

И тут кое-что привлекает ее внимание.

На балконную ограду опускается птица. На дальний ее конец. Крупная и совершенно бесстрашная. Черные перья. Острые когти и пристальный взгляд. Птица с надменным видом бессмертного создания принимается ее изучать. На солнце оперенье отливает лиловым, словно оно из бархата. Это не простая ворона. Это ворон. В детстве она очень пугалась этих таинственных созданий с загадочным выражением глаз. Внезапно Захира понимает, что детский страх никуда не делся. «Кыш! Кыш!» – кричит она на ворона, машет руками, топает. Всё это не производит на птицу особого впечатления. Наконец, каркнув на прощание, она срывается с балкона и улетает. Вращаясь по кругу, планирует вниз одно-единственное черное перо.

Потрясенная случившимся, Захира возвращается в спальню, где гораздо прохладнее, чем снаружи. Ложится на постель, чтобы унять бешено колотящееся сердце. Ей это удается, но вместе с тем на нее наваливается страшная сонливость, будто ее кто-то одурманил. Вскоре ее охватывает дремота, темная, как распростертые вороньи крылья, от которых веет жутью. Из нее не вырваться, и вскоре Захира проваливается в глубокий сон без сновидений.

Она просыпается от деликатного покашливания служанки, стоящей в дверях.

Захира с трудом садится в постели. Ощущение такое, словно ее окунули в патоку.

– О господи, Наргиз! Сколько я спала?

– Несколько часов, бегум сахиба. Сейчас полдень.

– Почему ты меня не разбудила? – Заметив обеспокоенное выражение лица служанки, Захира добавляет: – Что такое? Что случилось?

– Я… я не знаю, бегум сахиба. Не могли бы вы спуститься на первый этаж?

Она спешит вниз по лестнице на веранду. Посреди нее стоит Моталеб в окружении прислуги. Люди переговариваются приглушенными взволнованными голосами. Лица у всех мрачные, некоторые из женщин в ужасе прикрывают рты ладонями.

– Моталеб! Что случилось?

Старик начинает плакать.

– Что встали? Дайте ему стул!

Моталеба усаживают и приносят ему стакан воды. Трясясь как лист, он рассказывает о том, что произошло, и в заключение говорит:

– Они дали нам срок до конца завтрашнего дня. К этому времени мы должны внести выкуп.

– А если мы не заплатим? – спрашивает Захира. Ее словно обухом по голове ударили.

Шофер не отвечает. Кое-кто из прислуги – и мужчин, и женщин – начинает тихо плакать. Захира резко поворачивается к ним:

– А ну, прекратите! Что вы ведете себя как дети малые! Думаете, ваши слезы помогут господину?

Громкий голос в сочетании с резким тоном производит магический эффект – шепот и всхлипывания немедленно прекращаются, словно кто-то щелкнул выключателем. Захира опирается ладонью о стену, чтобы не упасть. Надо держать себя в руках. Уныние и страх заразны, словно чума, и распространяются столь же быстро. Женщина смотрит на Моталеба: