– Осмелюсь заметить, сэр, что подобный свод документов может весьма заинтересовать потенциального покупателя.

Дрейк нетерпеливо кивает. Ему еще нет тридцати пяти, а виски уже местами тронуты сединой.

– Еще он вполне сгодится для годичного анализа хозяйственной деятельности, который может запросить совет директоров.

– О таком запросе меня бы предупредили. Подобный анализ мог бы потребовать и покупатель.

На этот раз слова Рахима вызывают у Дрейка смешок:

– Мы продолжим говорить полунамеками или вы перестанете ходить вокруг да около и спросите напрямую, что хотели?

– Сколько нам осталось?

– К чему такой фатализм? Это просто меры предосторожности, которые меня попросил принять совет директоров.

– Появился покупатель?

– Кое-кто наводит справки. Больше всего интереса проявляет группа местных инвесторов. Принимая во внимание то, что маячит на горизонте, это вполне ожидаемо. Британские компании по всей Индии сматывают удочки и бегут обратно в Англию. Настал черед «Британия Бисквитс» – только и всего.

– Не все бегут, кто-то и остается.

– Да, но надолго ли? Считайте это первой трещиной на чашке. Трещиной, которая рано или поздно разрастется, и чашка развалится на куски. Когда я пришел с фронта и встал во главе предприятия, независимость казалась делом далеким, а сейчас ее объявление вопрос месяцев, а не лет. Думаю, отчасти именно поэтому совет директоров нанял именно меня. Чтобы переход был наименее болезненным.

Рахим переваривает услышанное. Предчувствия у него дурные. Для него не новость, что по всей стране в крупных компаниях рычаги управления переходят от британцев в руки местных, пусть даже скорость этого процесса застала многих врасплох. Расставание с колонизаторами обещало быть долгим и при этом горьким и сладостным одновременно, причем не только для оккупантов, но и для оккупированных. Во многом британцы сродни династии Моголов, которых они сместили. Англичане служили своеобразным связующим звеном, скреплявшим многоликую страну, в которой жили люди, говорившие на разных языках, с разной религией и культурой.

– У нас работает больше тысячи человек. Что будет с ними, если фабрику продадут?

– Я не стану давать пустых обещаний. Вам, как никому другому, прекрасно известно, что после продажи, как правило, бывают сокращения. Меня первого и уволят, – Дрейк смеется. – Но вам, по идее, нечего переживать. По крайней мере, пока.

– Боюсь, я вас не понимаю, сэр.

– Скажу вам прямо, мистер Чоудхори, я сыт по горло Азией, колониями и романтикой пыльного грязного Востока. Я жду не дождусь, когда наконец вернусь в Англию. Буквально дни считаю.

– Ясно.

– Не хотел вас обижать.

– Я и не обиделся.

– А вы что будете делать? Если страну поделят по религиозному принципу, а к этому, скорее всего, и идет, – останетесь здесь или переберетесь в Восточную Бенгалию? Я так понимаю, именно туда должны отправиться мусульмане, если ваши лидеры добьются желаемого.

Этим вопросом Рахим задавался каждый день на протяжении всего года. Что для него главное? Кто он в первую очередь? Мусульманин – и его судьба с народом, который порвет с Индией, или индиец – и для него страна важнее Аллаха?

– Я пока не знаю, – честно признаётся он. – Думаю, приму решение, если страну действительно разделят. Жена, конечно, предпочтет переехать обратно в Восточную Бенгалию, и неважно, появится ли там отдельная страна или будет просто провинция для одних мусульман. Там ее родина. С ее точки зрения, она просто вернется домой.

– Если вам нужен мотив остаться, я могу рекомендовать совету директоров, чтобы вас после моего отъезда назначили управляющим, – пожимает плечами Дрейк. – Да, вы довольно молоды для этой должности, однако более чем ее заслуживаете. Ну а поскольку новый совет директоров будет состоять, скорее всего, только из индийцев, то они будут более склонны… – он запнулся, подбирая верные слова, – к разнообразию при подборе управляющего.