– Я тебе не верю, – Джамир качает головой. – Не верю, и всё тут. Ты врешь.

– Неужто в это так сложно поверить? – капитан выдерживает его взгляд.

Намек на прошлое Хонуфы приводит Джамира в ярость.

– Да как ты смеешь поминать об этом? Она была совсем юной, почти девочкой. Я смирился с тем, что случилось, а как другие к ней относятся – мне плевать.

Аббас протягивает ему письмо:

– Если за ней нет вины, может, ты просто обо всем спросишь ее сам?

Он берет письмо и находит в себе силы уйти. Капитан говорит что-то еще, но Джамир пропускает его слова мимо ушей. Море сейчас совершенно спокойно, ни малейшего намека на качку. Джамир этому рад – он боится, что ноги сейчас могут его подвести. Каким-то чудом ему удается подняться по лестнице и выйти на палубу. Сгущаются сумерки.

Надо чистить шпигаты.

Он направляется к ним. Опускается на четвереньки и принимается за работу. Он трудится, покуда не начинают кровоточить пальцы.

Шахрияр читает Анне, пока она не засыпает. Он целует ее в щеку и выходит из спальни дочери.

Спускается вниз. Пока он идет к фойе, его глаза выхватывают длинный комод у стены, на котором стоят фотографии. Он останавливается и принимается их разглядывать. Вот Анна, Вэл и Джереми в концертном зале, вот они у торгового центра в погожий летний день. Его дочь сидит на широких плечах Джереми. Фотографии расставлены в хронологическом порядке. На самых ранних крошечная Анна взмахивает теннисной ракеткой, собираясь нанести удар по мячу, который не попал в кадр. Вот она идет куда-то, держа за руку Вэл, оглядывающуюся на фотографа, вот сидит в пуховике на снегу, выглядывая из капюшона. Есть фотографии, где Вэл с Джереми. На одной из таких фотографий она задувает свечи на торте, одной рукой отводя со лба упрямый локон волос. На другой – на последнем месяце беременности нежится в кресле у камина. Вот она в окружении друзей салютует бокалом и смотрит в камеру, а вот в одиночестве задумчиво смотрит в окно, устремив взгляд в сторону холмов.

Ни на одной из этих фотографий Шахрияра нет.

Шахрияр возвращает машину, которую брал напрокат, после чего едет на метро домой. До съемной квартиры на юго-западе Вашингтона он добирается в одиннадцатом часу вечера. На ужин – курица на гриле и салат из шинкованной капусты. За едой он смотрит телевизор.

В новостях в основном говорят о предстоящих президентских выборах. Он с вялым интересом смотрит, как сенатор от Мэриленда Пабло Агилар выступает на съезде Республиканской партии. Высокий, с блестящими каштановыми волосами и белозубой улыбкой, он быстро стал узнаваемым, и его часто показывают по телевизору. Он говорит страстно и вроде бы искренне – сперва о войне в Ираке, а потом о своем детстве и родителях-иммигрантах из Мексики. Его отец работал водителем грузовика, а мать уборщицей в отеле. Само собой, они были способны на большее, но они смирились со своим уделом, чтобы обеспечить лучшую жизнь сыну, которому удалось сперва пробиться в Йельский университет, а потом еще и выиграть стипендию Родса[10] для дальнейшего обучения. В завершение своей речи Агилар отмечает, что ему помогла добиться таких результатов непоколебимая вера в том, что упорный труд в Америке непременно приведет человека к успеху. Не так важно, откуда человек родом, важно, к чему он стремится.

Типичные фантазии в духе Хорейшо Элджера[11], за которые так любят цепляться консерваторы, игнорируя горы фактов, свидетельствующих о диаметрально противоположном. Шахрияр фыркает и выключает телевизор.

Несколько позже он сидит на кровати и размышляет о прожитом дне.