Может, и не следовало так поступать, особенно учитывая спокойное поведение пса, но кто знает в каком подобии оборотень или упырь к людям приходит? Тем более, сегодня ночью как раз полнолуние. Нет, нет — все верно она сделала. Недаром говорят, что береженого и Бог бережет. Был бы мужчина в доме, это другое, а одной — страшно. И упыря, и пересудов…

Вьюга ее убаюкала разноголосым пением, или другая причина нашлась, но сегодня, пожалуй, впервые с того дня, как мать повязала Маричке запаску, тем самым признавая своей помощницей, женщина проснулась позже солнца. Да и то, может, поспала бы еще чуть-чуть, если бы Бровко, удивляясь такому необычному поведению хозяйки, не стал скрестись в дверь.

Маричка открыла глаза, сладко потянулась и нехотя вылезла из-под теплой перины.

— Матерь Божья, проспала… Белый день на дворе, а я в постели валяюсь. Хорошо, хоть не видит никто, а то бабы неделю б на языках носили.

Быстро встала и, даже не одеваясь, только ноги в теплые сапожки впихнула, заходилась у печи. Приготовленные еще с вечера дрова занялись быстро. Хоть и намело за ночь в трубу, сухие щепки дали достаточно жару, чтобы даже дымком не пахнуло. Затрещало, загудело, а там и загоготало веселое пламя.

Ожидая, пока нагреется вода скотине, Маричка стала одеваться. И чего-то рука сама выбирала из всех одежд не обыденные, а праздничные наряды. Словно не в хлев шла, а на вечерницы.

— Ах, ты ж! — воскликнула удивленно, когда поняла, что делает. — Девица красная, это что на тебя нашло? Опомнись!

Но переодеваться не стала, только вернула обратно на колышек новую заячью шубку, а накинула на плечи привычный овчинный кожушок и потянула за щеколду. Еще заколебалась на мгновение, но и Бровка не было слышно — а он бы не молчал, если б кто чужой был рядом, да и белый день на улице — чего бояться? Ночь, время для нечисти, а когда солнце взойдет — всякая тварь сразу по схронам и норам прячется.

Но сразу выйти не получилось. Дверь хоть и открывалась в дом и с этим хлопот не было, но намело за ночь выше пояса. Еще и утрамбовало изрядно ветром. Потому что снег не осыпался, а держался в дверном проеме, словно ровненько отрезанный ножом кусок свежеотжатого сыра, из продушины в котором на молодую женщину горячо дышала разинутая, зубастая пасть и укоризненно смотрели глаза пса.

— Сейчас, сейчас… утроба ненасытная… Никак не нажрешься. Скоро морда в ушат не влезет, а пользы ноль. Что, не мог снег отгрести от порога? Вот напасть…

Маричка посмотрела поверх заноса и облегченно вздохнула. Всыпало снега щедро, а все же не чрезмерно. Чуть-чуть выше колен. Не придется тратить время на откапывание. Что хорошо, так как все ее хозяйство, не понимая, куда запропастилась хозяйка, уже беспокойно мычало, мекало, хрюкало, гоготало и кудахтало.

Весь белый, как мельник, Бровко, поднимая облако снега, игриво бросился было наперерез, но Маричка цыкнула на него, и пес виновато притих. Догадался, что у хозяйки сейчас или времени, или настроения нет на игры.

Высоко вскидывая ноги, словно цапля болотом, добралась до хлева. Толкнула дверь и вошла. Там было сизо, как в бане, и чуть ли не теплее, чем в доме. А еще к привычным запахам скота, как прежде, прибавился уже подзабытый, едва ощутимый запах табачного дыма. Кинула взгляд на примятую охапку соломы. Нет, не приснилось ей вчера. Был гость, но уже ушел. Может, даже и проститься хотел, да не дождался — так крепко спала молодая женщина после ночных тревог. Ну, и пусть ему везет. У каждого своя дорога. Пересеклись пути на миг и снова разошлись.

Но мужчина, судя по всему, хозяйственный ночевал, не какой-то проходимец. Прежде чем уйти — не поленился, задал корма скоту. От того, видимо, молодица и проспала, что коровы — сытые — молчали так долго, и не тревожили. Пока не пришло время доиться.