И никогда раньше молодая женщина даже не задумывалась — зажигать или нет. Но сегодня дрогнула рука. А все из-за треклятого вурдалака или упыря, что с осени не дает покоя окрестным селам и хуторам. Как только наступит полнолуние, так и жди беды. Три семьи уже загрыз… Не жалея ни малого, ни старого. А в последний раз, в усадьбе Перепелиц, совсем взбесился — и такого натворил, что мужчины седели от увиденного. Даже башибузуки так не измывались над своими жертвами.

Целую неделю несколько отрядов под руководством лучших следопытов, способных рыбу в реке выследить, искали логово твари, но ничего из этого не вышло. Все тщетно. От двора Перепелиц до развилки еще след шел, а дальше — как черт унес. Нигде даже травинка не примята. Даже молебен не помог. Как и присланный Смелянским сотником характерник. Казак с табунком ребятишек походил вокруг хутора, посидел в разоренной хате, потом выкурил три трубки на развилке, где обрывался след упыря, и развел руками.

— Не справлюсь. Поздно. Если б позвали сразу, пока кровь еще не загустела, может и удалось бы ухватить ниточку, а так… извините, люди добрые. Не в моих силах помочь.

 Так что ничего другого не оставалось, только надеяться, что напасть сама исчезнет. Или… ждать следующих жертв и тогда уже не ловить гав.

Вот и задумалась Маричка, глядя на свечку. Не накличет ли беды, не привлечет ли огоньком в окошке беду в дом?

Чужих людей молодая женщина не очень боялась — не крепостная, казацкого рода, умела оружие в руках держать. Но упырь это совсем другое. От него ни пистолем, ни копьем не защитишься. Даже молитва не поможет.

Подумала еще немного и все-таки зажгла огонек.

— Пусть деется воля Божья, — перекрестилась на икону. — Что должно быть, так и будет. Но если кто-то должен замерзнуть из-за моих глупых страхов, то не бывать этому.

Постояла еще немного у окна, не столько выглядывая во двор, как любуясь узором, который мороз вырисовывал на стекле, а потом снова уселась возле кучи фасоли. Некоторое время молча шуршала сухой шелухой, а там и не заметила, как запела тихонечко:

— Ой, то не вечер, то не вечер…

Допела и всхлипнула. Крепись не крепись, а печаль, — стихавшая, приглушенная дневными заботами, — одинокими вечерами снова сжимала сердце. И так тяжело становилось, что слезы сами на глаза набегали. Заплакала бы и теперь, но из печали молодицу выхватил Бровко, что словно ошалевший прыгнул к двери, вздыбил холку и яростно зарычал, будто увидел перед собой волка или вепря.

— Тьфу на тебя, бешеный! Чего ты? Чужого услышал что ли?

Тем ни менее молодая женщина вскочила на ноги и быстро метнулась к двери, проверить засов. Нет, не забыла запереться. Андрей, еще до того, как в полк ушел, сделал такую ​​задвижку, что без разрешения хозяев, в дом можно войти только дверь в щепки изрубив, или вместе с косяком высадив. Надежно.

— Что такое?

Пес рычать перестал, но от порога не отходил. И в этой тишине молодица отчетливо услышала как заскрипел снег под тяжелыми шагами, а потом что-то темное и большое промелькнуло за окном…

— Кто там?!

Тишина в ответ. Только здоровенный Бровко неожиданно прижал уши и попятился от двери, пока не уткнулся в ноги хозяйке. То ли напоминая, что она не одна, то ли наоборот — сам искал поддержки и защиты человека.

— Кто там?! — повторила хрипло молодица и вскрикнула испуганно. — Матерь Божья!

Потому что казалось Маричке, что снаружи, сквозь оконное стекло посмотрел на нее недобрый, злой глаз. Даже пара — красных, как жар, свирепых буркал.

— Святой Боже, святой крепкий, святой пречистый, помилуй нас... — перекрестилась молодица. — Таки накликала беду! Упырь… — и потянулась к поставцу за пистолем.