Унтер-офицер Истомин. Красно-белые волны в Царицыне и окрест Сергей Гордиенко

Вторая книга о российском контрразведчике Станиславе Истомине (Валерий Проскурин). 1918-1919 гг. Оборона Царицына (Волгоград), противостояние Сталина и белого генерала Носовича. Книга основана на реальных исторических событиях, исследованиях и воспоминаниях участников.


Родине

О Русь святая! О тебе молюсь,

Я так тебя люблю безмерно,

И для тебя отдать клянусь

Я жизнь свою нелицемерно.

Живи во славе. Будь могуча

И под крылом родным не страшна бури туча.

Под сению своей ты русских век оборони…

О, Русь Святая! Бог Тебя храни.


Генерал-майор А. Л. Носович

29 октября 1918 г. Новочеркасск

Гауптвахта

Новочеркасск. Ноябрь 1917.


Приёмная генерала Алексеева. Адъютант читает мои документы. Наконец, решается подать генералу. Возвращается без них. Значит, Алексеев согласился рассмотреть мою кандидатуру. Ожидаю час с четвертью. Наконец, у адъютанта звонит телефон.

– Исполняю, Ваше превосходительство. Проходите, господин Истомин. Генерал желает беседовать с Вами.

Привожу себя в порядок насколько могу, вхожу в кабинет. За широким массивным столом в стареньком засаленном мундире сидит маленький курносый старичок с высоким лбом и пышными усами. В глазах как будто с детства застыла печаль.

– Значит, Вы унтер-офицер кавалерии. Закончили Николаевское училище, служили на северо-западном фронте. Теперь желаете вступить в Добровольческую армию?

– Так точно, Ваше превосходительство.

– Армия только формируется. Как узнали?

– Из Вашей телеграммы в штаб Петроградского округа.

– Как оказались в штабе?

– Так сложились обстоятельства, – отвечаю первое, что приходит в голову, и понимаю, что ответ совершенно бездарный.

– С каких пор туда пускают унтер-офицеров кавалерии? Телеграмма была зашифрована. Могли прочитать только офицеры штаба.

Молчу. Сказать нечего.

– У Вас чистые, опрятные руки кабинетного офицера, без следов от поводьев. Походка не вразвалку, как у кавалеристов. Ноги держите вместе, немного сутулитесь, как будто просиживали над бумагами. Чувствуется, привыкли общаться с высокими чинами. Так что, по-прежнему кавалерист?

Придётся раскрыться, иначе будет отказ.

– Документы не мои. Использовал для конспирации. Штабс-капитан контрразведки Петроградского округа Проскурин. Служил в отделе подполковника Истомина, разрабатывал связи большевиков с германской разведкой. Документы принадлежат его сыну. Подполковник посчитал так легче пройти проверки новой власти и уехать заграницу. Но прочитав телеграмму, я решил отправиться к Вам добровольцем.

– Где настоящие документы?

– Спрятаны.

– Можете предъявить?

– Никак нет! В Петрограде. Там большевики.

– Что нашли по большевикам?

– Их вожди доставлены из Швейцарии по приказу кайзера. Получили миллионы марок от германского командования. Операцией руководил Парвус.

– Кто это?

– Якобы революционер. На самом деле политический коммерсант.

– Я был знаком с подполковником Истоминым. Можете описать привычки?

– Гладит бороду перед тем, как начать говорить.

Алексеев рассмеялся.

– Меня это забавляло.

Кажется, поверил. Отменно!

– Откуда Вы родом?

– Царицын.

Генерал удивлённо посмотрел на меня, затем на карту за спиной.

– Саратовской губернии.

– Знаю. Отужинаете со мной?

– Почту за честь!

Новороссия. Сентябрь 1917 – март 1918.


Выпускник Николаевской академии генштаба Анатолий Леонидович Носович – человек крепкого характера, лучший фехтовальщик и наездник Петербурга – начав войну ротмистром на австрийском фронте, за три года сумел дослужиться до полковника. За личную храбрость и умелое командование 466-м Малмыжским полком был награждён Георгиевским оружием и орденом Святого Георгия. 4-го сентября 1917-го в Киеве венчался с сестрой милосердия 94-го передового перевязочного отряда Екатериной Константиновной Аршеневской. Сразу после венчания молодожёны уехали в отпуск в Симферополь.

В конце года Носович получил звание генерал-майора и назначение командиром 11-й пехотной дивизии. Выехал в штаб в имение Котюжаны Каменец-Подольской губернии с намерением довести войну до конца. Но в стране уже произошли две революции и армия разлагалась революционерами. 4-го февраля толпа пьяных солдат решила добраться до винного погреба. Носович со штабом забаррикадировался на втором этаже, но солдаты выставили 37-мм орудие. Генерал приказал не оказывать сопротивление, а утром подал рапорт об увольнении и с денщиком Прохоровым выехал к семье в Киев.

В вагоне мест не нашлось, пришлось ехать на открытой платформе. Генерал приказал денщику сесть подальше, чтобы не пострадал в случае расправы над ним со стороны дезертиров, осаждавших поезд на каждой станции. Бессмысленно смотрел на мелькающие шпалы, не замечая свинцово-фиолетовые облака, ледяной дождь, порывистый ветер и распоясавшихся дезертиров, а в голове калейдоскопом оживала картина бунта: попойка в погребе, сломанная мебель и пьяные солдаты верхом на чучелах медведей. Рядом на платформе, прикрываясь шалью от ветра, сидела пожилая сестра милосердия. За сутки пути не произнесла ни слова. Поздно ночью, когда дезертиры, устав от попойки и песен, наконец уснули, неожиданно произнесла:

– Всё можно перенести: и холод, и слякоть, и даже эту грязную толпу, но похабную брань – выше моих сил! А ведь не было такого на фронте!

– Придётся терпеть, если хотим жить, – сдержанно ответил Носович.

Под утро на узловой станции увидел знакомого железнодорожника.

– Готовимся к эвакуации, – вполголоса произнёс тот. – Банды Петлюры открыли фронт. Немцы идут на Киев.

– Сделай мне место в литерном, – попросил Носович.

Вечером прибыл в Киев и, не заходя домой, направился в комендантское управление, оставил адрес и попросил вызвать на службу при первой необходимости. Домой пришлось идти переулками и дворами – революционная дивизия Сиверса расправлялась с офицерами прямо на улицах. Были расстреляны сослуживцы Носовича – полковник Домонтович и штабс-ротмистр граф Рембелинский, чудом выжил тяжело раненый штабс-ротмистр Борзенко.

Каждое утро Носович приходил в комендантское управление, но получал один и тот же ответ: германское наступление ликвидируется, в услугах не нуждаемся. Тем временем на помощь Сиверсу прибыла “Печорская армия” – пятьдесят вагонов с 60-ю красноармейцами. Начальник эшелона 18-летний комиссар Беркович под угрозой расстрела сразу же потребовал выдать по две пары чистого белья:

– Воши распаганились! Не дашь – пальну промеж глаз и уведу армию!

Вечером 1-го марта спустившись с Липок на Крещатик, Носович услышал военный марш.

– Не русский и не революционный, – забеспокоился генерал. Показался военный оркестр и батальон пехоты. – Немцы! Сдали город без единого выстрела! Разогнать местных царьков, уничтожить революционный банды, восстановить армию и фронт! К Императору! – Но на следующий день Император отрёкся от престола.

Киев наполнялся германскими и петлюровскими войсками. Переправлялись на левый берег. Оттуда доносилась артиллерийская канонада и стали привозить раненых.

– Офицеры сражаются! – догадался Носович.

Решил перебраться туда. Приказал Прохорову привести Малу – породистую лошадь, с которой прошёл все три года войны. Поехал к генерал-лейтенанту Драгомирову. Тот одобрил решение и приказал выйти на связь с генералом Алексеевым, создававшим Добровольческую армии на юге.

Носович начал осматривать мосты, запоминая расположение германских войск. Дома чертил карты, записывал и снова запоминал. В лавке столкнулся с генерал-лейтенантом Скоропадским:

– Слышал, увлеклись украинством, Павел Петрович.

– А что? Немцы поддерживают!

– Каким боком Вы украинец? Потомственный дворянин-малоросс, флигель-адъютант Его Величества, сын полковника русской армии! Украинство германским ветром надуло?

– Не разделяю Ваш сарказм. Украинство и гетманство надо возрождать.

– Поэтому в своём 34-м корпусе заменили фронтовых солдат на пригнанных немцами пленных?! Не хуже меня знаете, в концлагерях записали украинцами за краюху хлеба!

– Уже не 34-й, – ехидно улыбнулся Скоропадский. – Первый Украинский! Записывайтесь, дам дивизию.

– Надо немцев из Киева выкинуть, фронт восстановить!

– Пустое! Послушайте меня. Явитесь к немцам, скажите – генерал, украинец, лоялен. Скоро будет новое правительство, рада, получите высокий пост.

– Подлец, предатель! – Носович резко развернулся и вышел из лавки. – А ведь был в Свите!.. Не на левый берег, нет, дальше, на восток, к тем, кто борется с немцами и верит в монархию. На Мале до Сум к мачехе и сестрам или к брату на Деркульский конезавод. Четыреста вёрст – четыре дня пути. Выдержим! И я, и Мала. В города не заезжать, ночевать на выселках под видом солдата или прапорщика. Оставлю Малу у родных и поездом в Москву.

Рано утром 23-го февраля Прохоров вывел Малу. Носович, широко перекрестив жену рысью тронулся со двора, но в воротах не сдержался, обернулся. Жена прижала ладони к сердцу:

– Дай Бог удачи, Толенька!

Новочеркасск. Ноябрь 1917.


На стол подали уху из судака, отварной картофель, копчёную колбасу с кардамоном и маринады. Невиданное роскошество после голодного Петрограда! Композицию дополнял графин водки. Алексеев расспросил о семье, училище и царицынской жизни. Этикет, подумал я и ошибся.

– А теперь прошу набраться терпения и выслушать меня, старика. Я в Петрограде жил на конспиративной квартире на Галерной, создавал новую армию. Готовились противостоять анархии и нашествию немцев и большевиков. Знаете, никогда не охватывала душу такая давящая тоска, как в те дни. Вокруг бессилие, продажность, предательство! Особенно в Петрограде. Осиное гнездо! Развал империи! Как будто по чьему-то приказу исполнялся предательский план. Когда Вы упомянули Парвуса и большевиков, в голове всё расставилось по местам. Действительно был план уничтожения России! – генерал тяжело вздохнул. – В конце октября было назначено заседание Временного совета Республики, но большевики оцепили Мариинский дворец. Я направился в штаб округа. Там настоятельно рекомендовали срочно скрыться – по всему городу висели листовки, что я враг революции. Хотели арестовать. Друзья спрятали у себя, потом перевезли – меня опознали на улице. Купили билеты до Ростова. Ночью отправились на вокзал. Представьте себе генерала в потёртом пальто шоколадного цвета, не по росту длинного, и брюки поверх сапог. На голове синяя фетровая шляпа с чёрной лентой, в кармане чужой паспорт. В поезде меня всё-таки узнали. Но до Ростова, слава Богу, добрался.