Во избежание недоразумений и претензий со стороны автора описанной идеальной системы прохождения университетских наук, к каковым (sc. к недоразумениям и претензиям) у него, по-видимому, существует большая склонность и любовь[38], я вынужден сделать одну оговорку.
Указывая на существование уже до изобретения проф. Казанским метода сокращенного прохождения университетских наук, воплощение и применение этого метода в виде института Einpauker’ов, я отнюдь не имею в виду заподозрить автора в заимствовании без указания источника. Напротив, отнюдь не предполагая ничего подобного, я только хотел указать, что та система, до которой автор дошел путем самостоятельных размышлений, в другом месте развилась эмпирическим путем, была выработана самою жизнью, а фактическая удача этой системы является подтверждением со стороны опыта того, до чего автор дошел теоретическим путем. Такое совпадение, даже в деталях, доказывает только особую проницательность, граничащую с даром пророческим, со стороны автора, который в столь трудном, тонком и замысловатом, по-видимому, деле, как университетское, над которым уже многие ученые и законодатели безуспешно ломали себе голову, не только создал весьма простую систему замечательного сбережения сил и времени, но даже правильно предопределил степень ее практического успеха и даже предсказал приблизительно точно сроки прохождения, правильнее, пробегания, пролетания университетских наук.
Что касается института Einpauker’ов, то для понимания этого явления необходимо принять во внимание следующее.
При всем блеске университетского преподавания в Германии, где очень многие профессора – корифеи науки, за свои заслуги справедливо мировою славою пользующиеся ученые, а почти все профессора (исключения столь редки, что их можно вовсе не принимать во внимание) – настоящие ученые, т. е. владеющие наукою, любящие ее и жизнь свою ей (обыкновенно до гробовой доски) посвящающие и искренно преданные университетскому делу и долгу люди, академическое образование там все-таки несвободно от некоторых изъянов, коренящихся, впрочем, не в самом университете.
Враждебным по отношению к университетскому образованию и его успеху фактором является прежде всего своеобразная корпоративная жизнь студенчества, регламентированная до мельчайших казуистических подробностей сохранившимся до сих пор и окаменевшим обычным правом средневекового происхождения, с точным определением прав и обязанностей буршей, сеньоров, фуксов, пьющих, дерущихся, секундантов etc., с бесчисленным, требующим немало труда для усвоения количеством установленных обычаем сакраментальных латинских и других формул, команд и т. п. священнодействий и формальностей. Дух в них веет средневековый: корпоративная исключительность и замкнутость на почве цеховой регламентации; препровождение времени состоит в пьянствовании с аккомпанементом пения в антрактах; бесчисленные штрафы за несоблюдение бесчисленных мелких обязательных обрядов опять-таки состоят в штрафном выпивании, иногда, особенно для более слабых людей, трудноисполнимом; сверх сего, господствует дуэль. Я был положительно поражен и изумлен, когда увидел в первый раз всю эту процедуру (в Риге, Юрьеве – только «некоторые подобия» настоящих немецких корпораций). Тем более поражают эти картины и сама возможность их в наше время культуры, столь далеко оставившей за собою средневековый тип жизни, что поступающие в университет юноши в Германии – вообще культурнейшие, очень благовоспитанные, вежливые, деликатные и в общем довольно развитые люди (впрочем, более юные и детски настроенные и потому, а отчасти и по другим причинам, представляющиеся подчас менее интеллигентными, чем наши студенты). Нельзя сказать, чтобы эту их культурность и благовоспитанность уничтожала или хотя бы умаляла эта странная корпоративная жизнь, несмотря на свой средневековый, довольно варварский характер. Напротив, как это ни странно, она оказывает даже некоторое положительное воспитательное влияние, еще более укрепляя в них дух дисциплины, приучая к точному соблюдению установленных правил, развивая корпоративный, коллегиальный дух и т. д. Но на