Именно у Филона заимствует Григорий Моисеево презрение к царскому достоинству (Жизнь Моисея 127, 3)[36]; отшельнический характер его пребывания в Аравии (131, 9), удаление от толпы и ἡσυχία [покой, безмолвие] (131, 17); его жизнь «наедине» с самим собою (μόνος μόνῳ) близка к Плотинову идеалу бегства единого к Единому (φυγὴ μόνου πρὸς μόνον)[37].
Далее в тексте прямо говорится о восхождениях Моисея:
Он-то служит началовождем в четвертом восхождении[38], и вместе с собою возносит того, кто, пройдя уже три указанные прежде степени, соделался великим. Ибо кто на сей высоте, тот некоторым образом стоит на общем пределе (μεθόριος) изменяемого и Неизменяемого естества, и соответственно сему посредствует (μεσιτεύει) между крайностями, Богу принося моления за изменившихся по причине греха, помилование же передавая от Превысшей власти имеющим нужду в помиловании. Посему и из сего можем дознать, что, чем более далек кто от перстного и земного, тем паче приближается к Естеству, превосходящему всякий ум, и благотворностию (εὐποιΐα) уподобляется Божеству, делая то, что свойственно естеству Божественному; свойственным же называю благотворить всякому, имеющему нужду в благотворении (457 BC)[39].
Высота, на которой стоит Моисей, есть «предел», или «граница» (μεθόριος)[40] «изменяемого и Неизменяемого естества», выполняемая им роль посредника (μεσιτεύει) «между крайностями», основанная на общей аксиоме: «чем более далек кто от перстного и земного, тем паче приближается к Естеству, превосходящему всякий ум».
Однако Филон уже представлял Моисея «посредником» (μεσίτης) между Богом и еврейским народом, а в его трактате Особые законы можно найти выражения «предел» (μεθόριος) и «промежуток» (μέσος)[41], отнесенные к первосвященнику:
На самом деле закон подразумевает, что он одарен более высокой природой, чем человеческая, что он ближе к природе Божественной, на границе между ними, дабы люди располагали ходатаем, чтобы снискать себе благосклонность Божию (ἐγγυτέρω προσιόντα τῆς θείας φύσεως, μεθόριον, εἰ δεῖ τἀληθές λέγειν, ἀμφοῖν, ἵνα διὰ μέσου τινὸς ἄνθρωποι μὲν ἱλασκωνται θεόν), а Бог – помощником, дабы даровать и распределять людям Свои милости (Spec. leg. I, 116)[42].
«Предел», или «граница» (μεθόριος), между божественной и человеческой природой – это уже не только «высота» Синая, но и сам первосвященник, подражающий божественной природе своей «благотворностью» (εὐποιΐα).
1.2. «Слово в день памяти Василия Великого»
Образец первосвященника и епископа – это Василий Великий, которого Григорий в своем Слове в день памяти во многих отношениях уподобляет Моисею[43], также бывшему законодателем:
Великий Моисей есть общий пример для всех стремящихся к добродетели, и не погрешит тот, кто целью своей жизни сделал бы подражание добродетелям законодателя…
Часто мы видели его и находящимся внутри «мрака, где был Бог», ибо незримое для других ему постижимым делало тайноводство Духа (μυσταγωγία τοῦ πνεύματος), так что, казалось, он находится в области того мрака, которым покрывается (ἐναποκρύπτεται) слово о Боге[44].
1.3. «Гомилии на Песнь песней»
В Гомилиях на Песнь песней[45] Григорий показывает Моисея как образец духовного совершенствования:
Ибо кто не знает оных восхождений, какими восходил Моисей, всегда делавшийся великим и никогда не останавливавшийся в возрастании в большее? Возрастал он в начале, когда выше египетского царства поставил поношение Христово, избрав паче злострадать с людьми Божиими, нежели имети временную греха сладость[46]. Возрастал еще, когда видя, что египтянин притесняет еврея и, подвизаясь за израильтянина, предает смерти иноплеменника