Мне тогда всё казалось простым и логичным: есть стабильные и проверенные годами отношения с мужем, есть своё жильё и работа... Может, с появлением ребёнка наша безликая серая реальность обретёт цвет, вкус и смысл? Может, как раз этого нам не хватало, чтобы почувствовать себя полноценными, счастливыми и прогнать набившую оскомину скуку?

В двадцать семь я забеременела, а на медосмотре узнала, что у меня третья стадия рака желудка. Надо же, а я и не подозревала... Отработала пять лет в онкологии, но и подумать не могла, что сама угожу в этот кошмар.

Врачи поставили передо мной выбор: либо я делаю аборт и срочно лечусь, либо ставлю на себе крест и донашиваю ребёнка. Впрочем, и при втором варианте шанс родить был невелик.

Я выбрала первое.

Двенадцать недель... Моё оборвавшееся материнство длилось именно столько. И потом примерно столько же я ревела не переставая, оплакивая своё нерождённое дитя.

Мне всё казалось, что я поступила эгоистично, что могла бы выбрать второй вариант, и тогда исполнила бы Серёжину мечту. Да, рождение ребёнка стоило бы мне жизни, но зато я не чувствовала бы себя убийцей.

Никакие уговоры, что ребёнок, вероятно, родился бы больным или мёртвым, не умаляли моего всепоглощающего чувства вины.

Я словно умерла, выгорела изнутри.

Серёжа от горя тоже ушёл в себя, а потом не выдержал и попросил о разводе. Так мне досталась бабулина квартира, а он забрал себе ипотечную.

Чувство вины бывшего мужа не позволило ему совсем оставить меня. Он навещал меня в больнице и ходил поливать цветы, пока они, безбожно залитые, не померли.

Химиотерапия превратила меня в лысое прыщавое существо, вечно сутулящееся и глядящее на мир красными, полными боли глазами.

После того как лечение не помогло, меня отправили на паллиативное лечение. Я и сама мысленно похоронила себя, ложась на операции по удалению метастазов и позволяя обкалывать себя опиатами.

Я зависла между жизнью и смертью. С одной стороны, я безумно хотела жить. С другой, мне было противно быть обузой для кого-либо: для Серёжи, который чувствовал себя виноватым за то, что развёлся со мной и исключительно из чувства вины таскался ко мне через день да каждый день; для работников хосписа и добровольцев, которые приходили ухаживать за мной. Каждой умирающей клеточкой своего тела я чувствовала себя тяжкой ношей для всех, кто меня окружал.

Одно было хорошо: никто не станет по мне убиваться, когда я, наконец, умру. Потому что у меня нет семьи. Я такого счастья не заслужила. Пусть вынужденно, но я убила своего нерождённого ребёнка, своё желанное дитя.

Что мне стоило провериться на заболевания до того, как мы решились на пополнение? Почему я элементарно не сдала кровь? Я же медик, чёрт побери!

Сапожник оказался без сапог. Я выкладывалась на работе до дна, до состояния «овощ» по вечерам, напрочь забыв о том, что тяжкий труд – дело неблагодарное.

Работая в отделении онкологии, я не могла отстраниться от чужого горя, и принимала его на себя, думая тем самым, что творю добро. Увы...

Несмотря на то, что я медик, считаю рак заразным, потому что болезнь зарождается от стрессов, а моя работа была сплошным дистрессом.

И вот, клешни болезни добрались до меня, а когда я заметила, было уже поздно.

Позже, излечив себя, я поняла, в чём моё предназначение. Собственно, оно осталось тем же, что и раньше: лечить людей. Сменился лишь способ.

Да, я больше не вернулась в больницу.

Первым моим клиентом стал пятнадцатилетний Павлик с опухолью в мозгу. Парню тоже не помогла химия, и его мама с бабушкой, осознав, что паллиативное лечение – это конец, обратились ко мне.