Вот бы мне стать Вором Времени, из тех, про кого рассказывал дед, красть потерянные отцом часы, а после аккуратно сложить стопочкой и одним махом вернуть их ему. И тогда Па мог бы воспользоваться этим временем как заблагорассудится и все до последней секундочки провел бы со мной – вот честное слово!

Когда я немного подрос, лет в семь я наконец понял. Па – издольщик, и жалованье ему не платят. В Палермо он работал на графа, в Модене – на графиню: считай, само по себе редкая привилегия, неужто хозяин еще доплачивать станет? И уж точно не банкнотами. Платят натурой: жильем да что земля родит. Па надрывается, я тоже помогаю – за скотиной ходить, сеять, урожай собирать, воду носить – всякое такое. Правда, не больно-то много от меня пользы, устаю сразу, больше часа работать не могу. А вечером вижу – отец только сильнее вымотался. И так день за днем, год за годом, все хуже и хуже.

Не хочу слишком затягивать, я ведь не один такой. В те годы многим бывало непросто, и у меня наверняка иногда выдавались хорошие деньки. Но кое-что я не забыл: как мы со всем этим пинг-понгом между аристократами в итоге оказались в Модене. И как меня, еще совсем ребенка, в один прекрасный момент определили спать в комнате восьмидесятилетней графини.

Комната была абсолютно белой. Кровать под балдахином, плотные шторы, подвязанные, как занавес в заброшенном театре. Воняющие подмышками кресла с потеками мочи. Тучная, пышнозадая и, вероятно, страдающая болезнью Альцгеймера графиня с первого взгляда вызывает почтение, но от ряби морщин на ее лице я прихожу в ужас. Она оборачивается, смотрит на меня в упор и называет Карло. Постоянно всех принимает за покойного мужа. Мне восемь, я здесь уже год, но по-прежнему не могу привыкнуть. Проклятье какое-то. Говорить графиня почти не может, только бормочет, глотая согласные. А как что скажет, так лучше б молчала.

У меня одна задача: я должен приглядывать за ней с вечера до утра. Это часть договора между сыном графини и моим отцом, соглашения об испольщине, включающего и сиделку, то есть меня. За ночь она будит меня десятки раз, пока голова не начинает раскалываться так, что спать не можешь. Кашлять не разрешается, разве что одновременно с графиней. Чай ей приходится заваривать посреди ночи. Работа изнурительная, любое требование должно удовлетворяться немедленно. Любое. Но кое-чему она меня научила. Благодаря ей я обрел третью заповедь: терпение. Для графини я просто юный босяк, ничтожество, вряд ли она что другое думает. По крайней мере, когда в своем уме. От ее свистящего дыхания у меня замирает сердце. И вот еще от чего: бывает, она подходит ближе и шепчет мне на ухо свои грязные фантазии или, может, воспоминания о былых любовниках. Когда она подманивает меня пальцем, я сразу все понимаю, да и по глазам видно: они становятся влажными и воспаленными. У нее особая манера понижать голос. Шуршит в ушах, как сухой песок. В такие моменты я обычно сбегаю на пару минут в соседнюю комнату. А когда возвращаюсь, она уже все забыла и вот уже снова требует канарейку, чаю и незнакомых мне песен. Ее приказы перемежаются рассказами о тех временах, когда сама она была молода и моталась туда-сюда, посещая важнейшие культурные мероприятия, о которых я понятия не имею.

В общем, чем больше я подставлял жизни щеку, тем больше получал пощечин. А раз пощечин не избежать, приходится понемногу начинать давать сдачи, иначе всю жизнь только этим сыт и будешь, ни на что другое времени не хватит.

Родиться – мало

1962 год (десять лет)

Хочу кое-что прояснить: из чрева матери мы все выползаем на карачках. Нет, допустим, кто-то в этот момент держит серебряную ложку во рту, кого-то осеняет несчастливая звезда, кто-то рождается в более экстравагантной позе, но суть в том, что в точке старта все мы равны. Короли и королевы, пекари и мороженщики, водители грузовиков и воры. Так и есть. В первые минуты все живые существа почти неотличимы друг от друга. Однако просто родиться – недостаточно: чтобы твое существование продлилось, нужно что-то еще. И даже если ты не хочешь участвовать в гонке, если тебе наплевать, ты вне игры и не думаешь ни с кем соревноваться, сделать это все равно придется, потому что иначе другие проедутся по тебе, унизят и переломают все кости.