Мужчина преодолел путь к середине второго дня. Он ни на миг не остановился, ни спал и ни ел, ни обращая внимание на страшный ливень, на ветер и размытую тропу, бежал напрямик, не замечая ни преград, ни шнырявших то тут, то там хищников.

Избу старухи воин увидел сразу, как зашёл в долину, стало быть от него она больше не скрывалась. Ведьма уже ждала. Ни слова ни спросив, бережно приняла в руки свёрток с младенцем и побежала с ним в избу. До темна окуривала тельце разными травами, поливала его зельями и кровью зверей. Как наступила ночь, отправилась с ним в баню и пробыла там до утра, а Годовит, как присел на лавку у стены, так и уснул, забылся глубоким беспробудным сном, лишь к вечеру следующего дня Йогуша сама разбудила его.

– Как ребёнок? Он жив? Ты сможешь ему помочь?

– Уже помогла, – улыбнулась старуха.

– Иди, глянь.

Посреди комнаты стояла (откуда только взялась) детская люлька. Заглянув туда, Годовит вновь удивился. Он принёс в дом ведьмы иссохший почти трупик, почерневший и невесомый, а в люльке лежал младенец, мало чем напоминавший его, иссохшая кожа почти вся слезла, уступив место новой, розовой, ребра и позвоночник, чуть обросли жирком и уже не казалось, что они прорвут кожицу, на голове, за место бесформенной каросты, пробился пушок ярко-русых волос. Малыш мирно спал, чуть слышно сопя. Эта картина не могла ни трогать душу, глаза Годовита заблестели…

– Ну буде воин, держи вот крынку, там за избой сарайка стоит, две козы у меня там, черная и белая. Молока надои так, чтобы ровно пополам в крынке получилось от одной и другой, – старуха говорила устало, её немного покачивала и выглядела она ещё старее, чем прежде. Не просто дались и ей последние сутки.

Так пошли день за днём, каждый день старуха что-то шептала над люлькой, трясла травами, поила заговоренным молоком, на ночь вновь шла с ребёнком в баню, до утра, а утром Йогуша и ребенок отсыпались до обеда, чтобы потом опять всё повторить.

Пятилетняя Олейка, мыла, убирала, готовила обеды, Годовит ходил за дичью, колол дрова, следил за козами, топил баню, все были при деле.

На пятый день младенец впервые открыл глаза и заплакал, на шестой стал сам сосать бурдюк с молоком, на девятый день стал держать голову, а на десятый уже садился сам. А когда минул месяц ребенок встал на ноги и сделал свой первый шаг, и сказал первое слово.

Годовит так и хотел оставить дитя на воспитание ведьме, но та не соглашалась ни в какую.

– Вот уж нет, гость дорогой, ещё пара дней пройдёт и забирай ты своего горемычного мальчёнку – горюна и скатертью вам дорога до вашего дома. Навещать меня навещайте и Олейка будет рада общению с дитятей, но жить тут ему негоже, – рассудила Йогуша.

И когда минуло два дня, отправился Годовит домой, с новоиспеченный сыном. Дорога назад не была сложной.

Годовит сидел перед поляной у своего дома, заросшей угрюм-травой, по цвету точно волнистые волосы мальчугана, который неуверенно шагал средь растений.

– Сына, а как же тебя звать то будем? Горюн – дитя, в угрюм-траве…, а точно ж, Угрюм, Угрюмом ты будешь, значит с огнём в душе, вот и волосики у тебя на солнце так и горят светом, светлый малыш.

Ребёнок улыбнулся и что-то радостно заагукал.

– Стало быть нравится тебе такое имя Угрюм, ну и славно, вот и ладно!

Так Угрюм получил своё имя.

***

Стал теперь Годовит родитель, непривычно и хлопотно, но втянулся, справил сынку одежёнеу из шкурок зверей, следил простенькие игрушки. Малец был рад.

Через месяцок сходили они к Становцам, те конечно удивились новому маленькому соседу. Годовит рассказал свою историю, как удивительно нашёлся ребёнок в пустой бочке, на реке. Про свои догадки, о том, что это за ребёнок и что нашёл он в бочке вместе с ним мужчина предпочёл не говорить.