За посягательство на царя и представителя царской власти предусматривалась казнь «безо всякия пощады». При этом для наличия состава преступления не обязательно «грабити» или «побивати», достаточно самого «скопа и заговора». Наказание за ложный донос зависело от усмотрения государя, что, пожалуй, можно объяснить двумя обстоятельствами: во-первых, особым положением воевод и приказных людей; во-вторых, необходимостью их защиты со стороны государства. Одним словом, в этом случае явственно виден сословный характер Уложения.

«Скоп и заговор» – составное понятие, характеризующееся совокупностью лиц, объединенных предварительным соглашением. В этом случае слово «скоп» означает множество лиц, участвующих в совершении преступления, а «заговор» указывает на наличие предварительного соглашения между виновными. Этот вывод, в том числе, основан на сравнительном анализе ст. 20 и 22 Уложения. В последней их них «скопу и заговору» противопоставляется ситуация, согласно которой «служилые и иных чинов люди» приходят к воеводе «немногими людьми».

Согласно ст. 20 Уложения потерпевшими от «скопа и заговора» являются государь и назначаемые должностные лица – представители царской власти[237].

Имеющееся в указанной статье, а также в ст. 21 Уложения словосочетание «и ни на кого никому не приходите» следует трактовать узко: в законе идет речь о лицах, представляющих органы центрального и местного управления, а не обо всех подданных Московского государства. В пользу такого вывода свидетельствует ст. 22 Уложения, предусматривающая ответственность за ложный донос, «скоп и заговор» исключительно против приказных людей, а также ст. 198 и 199 Уложения (гл. X). Преступления, предусмотренные указанными статьями, характеризуются законодателем почти так же, как посягательства, описанные в гл. II Уложения; их различия сводятся к одному – кругу потерпевших от преступления: в первом случае «скоп и заговор» направлены против частного лица, во втором – против представителей органов государственного управления. Отсюда и существенное различие в суровости наказаний.

Достаточно сложным для оценки представляется указание законодателя на такие действия, как «приходити, грабити, побивати». Два последних слова указывают на деяния, являвшиеся самостоятельными преступлениями. Убийство («побивати») описывается в целом ряде статей гл. XXI и XXII Соборного уложения, ответственность за него дифференцируется в зависимости от ряда обстоятельств, в первую очередь от обстановки совершения преступления и его целей. Грабеж («грабити») согласно московскому законодательству в большинстве своем признавался гражданским правонарушением (вероятно, в связи с этим и санкция, например ст. 136 Уложения, предусматривала наказание «пеней, что государь укажет»).

Г. Г. Тельберг полагал, что грабеж, о котором говорится в ст. 20 Уложения, отличается двумя признаками: «а) множественностью участников и б) противоправительственным характером»[238]. Однако сам же при этом утверждал, что «ни грабеж, ни убийство, как результат скопа и заговора, не существенны для состава этого преступления. Они могут входить в намерения действующих лиц, могут быть случайными и непредвиденными эпизодами в развитии массовых беспорядков, но могут и совсем отсутствовать. Если бы эти результаты представлялись законодателю существенными для преступления, описанного в ст. 20 и 21, то ему пришлось в особом постановлении предусмотреть наказуемость таких случаев скопа и заговора, которые не осложняются ни убийством, ни грабежом. Однако уложение этого не делает; значит, результаты скопа и заговора представляются ему безразличными или, вернее, несущественными, и для бытия преступления достаточно, чтобы “многие люди скопом и заговором прихаживали” на царское величество или на государевых думных и приказных людей»