3) недонесение о преступлении.

П. И. Числов выделяет четыре группы норм гл. II Соборного уложения. К первой группе он относит нормы о нарушении государственных постановлений: покушение на жизнь государя; покушение на завладение царским престолом и с этой целью вступление в сношения с врагами государства, оказание им помощи; изменническая сдача города неприятелю; поджог городов или дворов также с целью измены. Во вторую группу включает нормы об ответственности жен, детей, родителей и родственников таких преступников, «знавших про ту их измену». Третья группа интегрирует нормы об «изветах», или доносах, о государственных преступлениях и об ответственности за ложные доносы; четвертая – нормы «о скопах и заговорах». Первая группа содержит также норму о конфискации всего имущества преступника, вторая группа – норму о помиловании и его последствиях[227].

По мнению Г. Г. Тельберга, в гл. II Уложения «дана если не исчерпывающая, то все же относительно полная система государственных преступлений»[228].

Кроме того, в ней содержатся не только нормы уголовного, но и уголовно-процессуального права, закрепляющие в первую очередь главенствующую роль розыска по данной категории дел.

В ст. 1 говорится: «Будет кто каким умышлением учнет мыслить на государьское здоровье злое дело, про то его злое умышленье кто известит, и по тому извету про то его злое умышленье сыщется допряма, что он на царское величество злое дело мыслил, и делать хотел, и такова по сыску казнить смертию»[229]. В литературе содержание этой нормы истолковано различно. Например, С. И. Штамм полагает, что имеет место «голый умысел» (по современной терминологии – обнаружение умысла), направленный против жизни, здоровья и чести государя («злое дело»). Аналогичного характера норма содержится в ст. 8 гл. XXII, где сказано: «А будет чей нибудь человек помыслит смертное убийство на того, кому он служит или против его вымет какое оружье, хотя его убити, и ему за такое его дело отсечь рука»[230].

Г. Г. Тельберг считал, что в этом случае криминализированы приготовительные действия[231]. Эта позиция поверглась обоснованной критике. Во-первых, слова «мыслил» и «делать хотел» и впрямь свидетельствуют лишь об обнаружении умысла. Правда, при этом видеть аналогию в ст. 8, как это делает С. И. Штамм, вряд ли верно. Содержащееся в ней словосочетание «вымет какое оружие, хотя его убити» свидетельствует о совершении виновным определенных действий, что уже никак нельзя признать обнаружением умысла («голым умыслом»). Во-вторых, Соборное уложение не содержит специальную норму об ответственности за посягательство на жизнь царя, вероятно, полагая, что подобные деяния охватываются анализируемой статьей.

Содержание умысла обозначено как «злое дело». Данное понятие не имеет легального толкования. В XVII в. под ним понимались: посягательство на здоровье государя[232]; неподобная, или непристойная, речь в его адрес[233].

Статьями 20–22 Соборного уложения устанавливалась ответственность за самовольство, скоп и заговор[234] против должностных лиц центрального и местного управления. Их появление в литературе связывается с событиями 1648 г. (московское восстание), когда «грозный поток массового народного движения, промчавшийся перед глазами законодателя, прямо вдохновил его на три последних статьи второй главы»[235].

По мнению Е. В. Чистяковой, тексты ст. 20 и 21 составлены на основе формы поручной записи для повстанцев г. Козлова[236]. В них речь идет о двух видах преступлений: а) посягательстве на царя и представителя царской власти; б) ложном доносе как в отношении них, так и ложном доносе со стороны воевод и приказных людей в отношении челобитчиков.