− Может, на пляж сходим? − предложил я.

Солнце так пропитало воздух, что его можно было класть на язык как патоку. И слова в нем вязли как мухи.

− Кладбище древних тюрков нашли за деревней, − увлеченно делился знаниями Игорек. − До первого тюркского каганата в шестом веке здесь хозяйничали скифы…

− Игорёк, пока солнце не закатилось, пойдем купаться, − не отставал я.

Юнга опустил руку, служившую указкой, и скорчил печально-страдальческую мину, давая понять, что безнадежно опередил в развитии всю нашу команду.

− История загоняет людей в землю, это навевает тоску, − вырвалось у меня.

Игорёк закатил глаза на такую глупость. Он любил историю, он любил разные науки, он вообще не понимал, как люди могут быть такими пустоголовыми.

Мы спустились в ущелье, прошли мимо Яломанского городища, мимо группы туристов, озиравшихся по сторонам, словно им чудились призраки тюрков. Мимо сгрудившихся у тракта жующих рыжих коров, выглядевших как одуревшие от однообразной жизни домохозяйки. И вышли на песчаный берег. Катунь здесь убегала вольно, широко и стремительно между задумавшихся над причиной своей неподвижности гор.

2

Честнее чем река дороги нет. По течению она свободна от тупиков, она наполняется и стремится к морю, где есть всё. Морская душа знает правду − жизнь на суше вообще не жизнь. Когда-то из чувства превосходства жизнь двинулась с моря на землю, которая в отличие от воды менее податлива и чувствительна. Теперь эта жизнь зашла в тупик.

В устье реки Большой Яломан, нашедшей Катунь в живописном точно для подарочной открытки месте под Чуйским трактом, жизнь пока еще крепко держалась за живую воду горных рек. Солнце почти закатилось за хребет и люди покидали пляж. Мы разделись до гола и залезли в Катунь. Вода была ледяная, но после первых нырков казалось, что купаешься в огне. Животом чувствовалось, как пламя сжигает мусор, накопившийся внутри.

− На прошлой неделе здесь один чудик чуть не утонул, − сообщил подошедший Голодный. − Спьяну храбро занырнул метра на четыре, его сразу течением и подхватило. Хорошо повезло герою да и силенок хватило, смог кое-как выгрести к устью Яломана. Вынесло вон к тому мыску. Прозвище у него забавное… то ли Кочегар, то ли Пивовар.

− Кому суждено сгореть, тот не утонет, − крикнул Игорёк, разворачиваясь к берегу. − А, кстати, где Беря? Что-то его с обеда не видно.

− На острове с томскими буддистами, − указал Голодный в верх по течению Большого Яломана, где короткие узкие рукава реки огибали небольшой островок. − Они там уже неделю стоят. Сегодня поехали за продуктами в Иню и нашли «Капитана Моргана» по смешной цене. Только вернулись с добычей, как Беря лошадь им привел.

− Откуда?

− Он с утра ее взял покататься у Байкала.

− Как это у Байкала? – перестав плескаться, удивился Игорёк.

− Байкалом зовут алтайца. Местный. У него земля и баня еще выше по Яломану.

− А почему Байкал?

− Родители так назвали. Я в Акташе знаю алтайку, она по паспорту Сайра. Отцу понравилось название на банке вкусной консервы.

− Бред какой-то! – засмеялся Игорек и окунулся с головой.

− Томские оценили цыганские способности Бери. Потчуют его так, словно открывают курсы конокрадов, − продолжал Голодный. − Я шел сюда, видел, как Беря приплясывал вокруг молоденьких буддисток и кричал «Рома, не ссы, Рома».

− Наверное, рома исы рома, кричал. Цыгане есть цыгане значит, —сказал Игорёк.

− И откуда ты всё знаешь? − удивился я.

− Просто я ничего не забываю.

Мы выбрались на берег. По телу пробегали приятные судороги, точно органы внутри всполошились и занимали надлежащие места.

− Так по чем ром-то? – спросил я.