Через неделю учительница истории умирала в городской больнице, что-то медленно съедало её лёгкие, доставляя ужасные боли. Пожилой преподаватель биологии тоже слёг с гипертонией, но когда к нему домой пришёл проведать Гектор, то умер через час после его ухода.

Директор школы вызвал в свой кабинет его мать и, пряча глаза, сказал: «Пожалуйста поймите меня правильно, по школе ползут слухи, учителя боятся, а мне постоянно звонят из ГУНО и просят отреагировать на многочисленные жалобы родителей учеников и преподавателей нашего учреждения». Мать уволилась из школы, сын тоже перестал её посещать, они гуляли по расположенному неподалёку скверу и сидя на лавочке перед озером со смешными утками, она сказала: «А ты знаешь сынок, когда я добавила яд в ингалятор учительницы истории, то ощутила блаженство, как будто сбрасываю с себя многолетние оковы, в которые была закована с рождения. Эти лицемерные коллеги педагоги показались мне жалкими людишками, ворующими души своих учеников, вдалбливая в их головы разную чушь о всеобщем равноправии и неограниченных возможностях в нашем обществе. Поменяется государственный строй страны, и эти беспозвоночные улитки будут пропагандировать другую ересь, спущенную с верха. Обычно родители воспитывают своих детей, но у нас, глядя на тебя, как ты смотришь на реальность, я начинаю трансформировать своё сознание и понимать, что женщина рождена не только ради продолжения человеческого рода и обслуживания мужчин. В этом городе нам делать нечего, продадим квартиру и поедем к моим родителям в Ленинград, где продолжим своё путешествие по жизни».

По дорожке шла девочка с большой собакой, которая пристроившись к фонарному столбу подняла ногу, но увидев Гектора, повела носом и вдруг рванула прочь, увлекая хозяйку, под хохот мамы, которая отсмеявшись сказала: «Я уже горжусь тобой сынок, видя, как ты действуешь на окружающих, может и мне самой начать принимать отраву и чувствовать, как тебя поглощает тьма». Гектор взял её ладонь и прижал к своей холодной щеке, она почувствовала, как прохлада распространяется по всему её телу, но это не пугало женщину, наоборот, она улыбалась улыбкой счастливой матери, понявшей, что ради своего ребёнка можно переступить все границы разумного.

Ленинград встретил их хмурым небом и сияющим дедушкой Филаретом, высоким стариком с низким голосом и пролетарскими замашками, который сразу определил сущность внука и радостно сказал: «Ты, Гектор, прибыл по назначению, здесь никто не улыбается, мало говорят и, всё время хотят с кем-нибудь воевать». Он был на пенсии, но подрабатывал на старой колымаге, когда-то бывшей «Москвичом-401». Раритетный автомобиль так понравился внуку, что он, пока ехали, бережно гладил внутреннюю обивку салона и вдыхал затхлый запах ветерана советского автопрома. Дед являлся закоренелым сталинистом и мечтал, что когда-нибудь начнутся опять репрессии против врагов народа, как раньше и он сможет отдать давно приготовленные списки врагов народа представителям карающих органов. Всю жизнь он проработал токарем на Кировском заводе и недолюбливал тех, кто ходил в чистеньких костюмах, не ругался матом и не пил водку. Дома их встретила бабушка Варя, полная, улыбчивая женщина, которая расплакалась при виде внука. В прошлом детский врач, она сразу заметила нездоровую бледность и флегматизм Гектора, но ей дочь со смехом сказала: «Не волнуйся, мой сын только с виду такой тихий, если нужно, может устроить веселье, как большевики в 1917 году». Услышав это, дед подхватил с вдохновением: «Давно пора, а то этот перестройщик с пятном на лысине доведёт державу до белого колена».