Он внимательно смотрел на ее колени. Хотел увидеть, как они согнутся. Он тащился от таких вещей как истинный извращенец. Просто кайфовал от своего садизма. От возможности помучить зависимых от него людей. Вот только раньше мне казалось, что Вика купается в его лояльности. Что он ее балует и лелеет. Что он ее… любит в конце концов. Но то, что я увидел — это было чем угодно, но точно не любовью мужчины к женщине.

— Ты сделал мне больно, — плакала Вика, держась за горящую щеку. — Зачем ты так со мной? За что? Это потому, что здесь Молот? Ты перед ним на публику играешь, что ли?

Это задело Зверя. Прямо за живое. Он ударил Вику по другой щеке и силой опустил на колени. Расстегнул нервно ремень и привлек ее к минету. Вынудил это сделать у меня на глазах. И для него было важно, чтобы я смотрел на происходящее ясным взглядом. Чтобы я не отвернулся, не закрыл глаза. Не смотрел куда-то в пол или ему в лицо — только на то, как Вика сосет его чертов хер, стоя на коленях.

Я как будто видел Алену. Казалось, что это она там склонилась и делает свои грязные дела, пока я молча наблюдаю. Меня здесь быть не должно, и все же я вижу все ее подвиги. Все ее старания. Все ее потуги быть верной невестой, пока я подыхал на чертовой войне.

Сука.

— Хватит! — вскочил я с дивана. — С меня, блядь, довольно!

Басур меня попробовал остановить, но я толкнул его так, что он свалился на стол и перевернул почти все бутылки и стаканы. Был готов порвать их на кусочки — всех этих больных на голову уродов. И эту Вику — раз она выбрала себе такого ненормального ублюдка, твою мать! Надо быть реально больной, чтобы на такое пойти добровольно.

— Эй! — кричали мне вдогонку и пугали передернутым затвором на оружии.

Но мне было плевать. Зверь добился своего — он сделал так, что у меня пропало любое желание смотреть на его девку. У меня теперь к ней было стойкое отвращение. Хотелось стереть из памяти все, что я о ней думал, представлял. Фантазировал. Потому что любое упоминание про Вику автоматом озаряло в голове эту картину — как он сосет, а я смотрю.

— Пускай идет. Оставьте его в покое, — ответил Зверь. — Больше мы его не увидим.

5. 5

Вика

История с Молотом стала неким проявителем наших отношений. Показателем их несостоятельности и ненормальности. Зверь был одержим не чувствами ко мне, не желанием меня целовать или обнимать как женщину, как человека, как личность. Он меня не уважал, и это проходило красной линией через все, что нас с ним связывало.

Я видела это в словах, видела в поступках. Видела во взгляде на других женщин, он снова начал пропадать по ночам, и это выворачивало наизнанку, потому что я не могла как он. Не могла просто взять его за волосы и притащить к себе. Не могла дать ему пощечину и трахнуть так, чтобы он ходить не мог.

И это было новой реальностью не только потому, что он сильнее и главнее меня — все решает сам, берет по собственному желанию. Нет. Тут была еще одна проблема. Еще одна причина, почему я не могла сделать всего вышеперечисленного.

Я не хотела. После того случая в клубе — когда он насильно заставил меня сделать ему минет при посторонних — я стала чувствовать к нему отвращение. Он сделал мне больно. Не столько физически, сколько душевно. И эта рана сильно кровоточила. Мне не хотелось теперь ничего — ни секса с ним, ни разговоров с ним, ни объятий с ним. Мне даже смотреть на Артема стало трудно. Потому что порой наворачивались слезы от безысходности.

Почему он такой? Почему так груб и суров, если может быть другим? Да, он никогда не был нежен, но раньше я знала его не таким беспощадным. В нем было больше страсти, больше чувственности, искренности. Но не теперь. Теперь это был какой-то механизм унижения меня. И думал Зверь только о делах, только о деньгах. Хотя я точно так же занималась бизнесом, что бы он там ни говорил на дешевых понтах.