Каждый раз, оказываясь в стенах ночных клубов, Петя чувствовал себя одиноко. Разъярённая от жажды веселья толпа выглядела не как что-то цельное, а как множество разрозненных одиноких деталей, разбросанных по всему пространству. Как высыпанные пазлы только что открытой упаковки мозаики. Их жажда и их одиночество – они чувствовались по запаху и электризующему напряжению.

От одиночества женщины жаждали наполнить себя. Спереди и сзади. Сперва чем-то горьким и жидким, затем чем-то солёным и твёрдым. Мужчины же от одиночества жаждали наоборот выплеснуть из себя излишне накопившуюся энергию. Она постоянно нашёптывала им, что они одиноки и ничего из себя не представляют.

Счастье, если одинокие мужчины и женщины находили друг друга. Он выплёскивал себя, наполняя её. И какое горе, если мужчине не удавалось выплеснуть свою энергию иначе, кроме как в агрессии с другими точно такими же одинокими обездоленными мужчинами.

Это же насилие над самим собой; моральное, уничижительное насилие, – считал Петя.

Девушки в обтягивающих платьях танцевали рьяно и живо, и одновременно с этим столь пошло. В их движениях перемежалась развратность с дёрганностью.

Пете пришлось проходить сквозь толпы разрозненных компаний, танцующих вместе. Волей-неволей кто-нибудь да толкнёт, а какая-нибудь случайная девушка и вовсе потрётся своим телом об него. Им всё равно.

В момент петиных слабости и раздражения, в момент погружения в сомнения в происходящем, его догнал Данил и спросил:

– Эй, дружище, всё в порядке?

– Да, конечно, – ответил Петя. – А что?

– Не знаю. Не хочу, чтобы были недопонимания. Или там какие-то обиды.

– Что? Обиды? За что?

– Ну не знаю. Мне кажется, ты чувствуешь себя несколько стеснённым.

– Нет. Мне просто немного непривычно. Знаешь, как бывает. Вот ты лежал две недели на диване. А тут в моменте нужно разгрузить пускай даже не фуру, а газельку, но в одного. Мышцам непривычно будет. Понимаешь? Риск получить травму даже. И дело даже не в объёме мышц. Вопрос только в готовности. А теперь представь, что дело не в мышцах, а в… ну не знаю, ментальности что ли?

– Или эмпатии.

– Или эмпатии, неважно.

– Ну хорошо. Что заказывать будешь?

– Да что тут думать то? Возьмём по два-три коктейля каждому, а потом ударимся в шоты с настойками. Всё как обычно, всё по классике.

– А ты уже тут бывал?

– Да и неоднократно. Правда ни разу ещё не выпивал здесь.

– Реально? А что так?

– Не знаю, обычно пьяным уже приходил.

– И тебя пускали?

– Конечно! Хотя я обычно предпочитал тот зал, что повыше.

– Да? А чего не сказал то?

– А откуда я знал, где именно ты забронировал стол. И тем более, ты что, бронь поменял бы?

– Сюда же не пускают при малейшей несоответствии дресс-коду.

– А что? Я не соответствую здешнему дресс-коду? Или я одеваюсь как-то не так? По-твоему я недостаточно стильный? Недостаточно красивый для этого места?

– Нет, о чём ты. Но ты же знаешь, пьяным в принципе мало куда пускают.

– Дань, расслабься, – сказал Петя и хлопнул друга по плечу. – Я же художник. Я оформлял тут зал у них на втором этаже. Картинное оформление.

– Что? – удивился Данил.

– Да, да, Дань, картины на втором этаже – это мои картины. А ты думал, за счёт чего я зарабатываю деньги?

Подойдя к бару, Петя поздоровался. Бармен взаимно ответил, но даже не посмотрел в его сторону.

– Будьте добры нам, пожалуйста, сначала двенадцать коктейлей Мартини Тоник и восемь сэтов ваших настоек, – сказал Петя.

– Восемь? – переспросил бармен. – Это получается сорок шотов.

Петя кивнул.

– Не много? – спросил Данил.

– Смотря как быстро мы будем это пить.

– Тоже верно.