В конце августа приятель Абрамова по кличке Воробей, невысокого роста щуплый паренек, провожал девушку до насосной станции. Дальше ему путь был заказан. У руин станции его поджидали трое парней из Нахаловки. Расстановка сил была ясна с первого взгляда. Возлюбленная Воробья попыталась предотвратить драку, но ее соседи по частному сектору слышать ничего не желали. Один из них грубо оттолкнул девушку, сжал кулаки и двинулся на Воробья, но щупленький паренек из Предзаводского был не лыком шит. Неделю назад его дядя, брат матери, в очередной раз освободившийся из мест лишения свободы, привез племяннику подарок – настоящий выкидной нож – предел мечтаний любого пацана. Воробей в безвыходной ситуации не струсил, выхватил нож, выщелкнул лезвие и прохрипел:

– Кто первый? Подходи! Кишки выпущу.

Нахаловские замерли на месте. Получить ножом в бок из-за соседки не хотелось, но и отступить они не могли. Если бы они ретировались, то по законам улицы опозорились бы на веки вечные. Позор для настоящего пацана – хуже смерти. Выход нашел семнадцатилетний парень по кличке Окурок, один из предводителей нахаловской молодежи.

– Что, без ножа слабо за себя постоять? – с издевательской ухмылочкой спросил он.

– Одному против троих? – резонно парировал Воробей.

– Ну давай один на один! – предложил Окурок.

Он был на голову выше Воробья и гораздо сильнее. Тут уже представитель предзаводских не захотел возвращаться домой с разбитой физиономией. Жизненный опыт подсказывал, что дружки Окурка просто так стоять не будут и вмешаются в драку.

– Толпа на толпу схлестнемся? – предложил Воробей.

Договорились встретиться на пустыре в ближайшую субботу в четыре часа дня. Каждая из враждующих сторон могла привести по восемь человек. Драться – только на кулаках.

– Воробей, ты дурак, что ли? – узнав о новости, возмутились предзаводские пацаны. – Кто на пустырь пойдет? У нас сейчас народу нет. Лето же, еще не все собрались, не все из деревень приехали, а нахаловские – они сроду своего слова не держали. Они в руинах насосной станции запасную бригаду посадят и в самый критический момент на нас всей толпой обрушатся. Они уже делали так!

Воробей метался по поселку, объяснял, что у него не было другого выхода, кроме как предложить выяснить отношения толпой на толпу. К субботе ему удалось найти шесть человек, готовых постоять за честь поселка, но это были не первоклассные уличные бойцы, а обычные парни. Разгром был неминуем.

Вечером парни и девчонки из Предзаводского сели выпить на школьном дворе, в двух шагах от дома Абрамова. Воробей взял в руки гитару, девушки грустно запели. Настроение у собравшихся было отвратительным. Даже пущенная по кругу бутылка портвейна «777» оптимизма не прибавила. Иван Абрамов шел мимо с тренировки и решил узнать, что случилось, отчего у местной молодежи настроение, словно кто-то из пацанов попал в аварию и должен умереть со дня на день. Выслушав Воробья, Иван удивился его дерзости, но пойти на пустырь драться отказался.

– Струсил? – спросила симпатичная девчонка.

Девушку звали Маша. Ей было шестнадцать лет, но грудь у нее выпирала, как у взрослой женщины. Про Машу поговаривали, что она таскается по мужикам чуть ли не с тринадцати лет, но Абрамов в это не верил. У Маши были такие чудесные невинные глаза, что поверить в сплетни о ней мог только озлобленный на весь мир человек. Маша нравилась Ивану, но подойти первым он не решался. К тому же в армию скоро идти, какой смысл отношения заводить, если скоро расставаться?

Абрамов посмотрел в глаза Маши, потом на парней, на девчонок и увидел в их глазах отчуждение, словно он был не своим, поселковым, а чужаком, которому наплевать на честь коллектива. В первый раз в жизни Ивану стало неловко за свое невмешательство в дворовые дела, за игнорирование интересов общества.