Во время обыска Маслова успокоилась. Увидев, как Абрамов выгребает содержимое печи в доме, пошутила:

– Хоть какой-то прок от вашего вторжения есть – золу выбросите. С золой этой одна морока! За забор не выкинешь, на участке закапывать негде. Приходится в темноте в ручей сыпать, чтобы соседи не видели.

Закончив с обысками, милиционеры собрались у домика Фурманов. Следователь бегло пробежался по протоколам обысков и велел найти понятых. Абрамов остановил первых встречных садоводов и завел их на веранду к следователю. Тот стал объяснять права понятых, но мужчина с большим рюкзаком за спиной перебил его.

– Давайте мы распишемся где надо и пойдем, – предложил он.

Когда с формальностями было покончено, Симонов, Хворостов и следователь прокуратуры уехали на машине начальника РОВД. Агафонов и инспекторы уголовного розыска загрузили изъятые вещественные доказательства в уазик, в котором, кроме задержанного Безуглова, сидела Арефьева, ловко уклонившаяся от участия в обысках и допросах свидетелей.

Когда набитый до отказа УАЗ тронулся с места, Абрамов посмотрел на участок Масловой и увидел, как Абызова помахала ему вслед рукой. Чувство теплоты и признательности вновь нахлынуло на него и уже не проходило до самого конца дежурства.

На выезде из садов пошел дождь. Дорога, немного просохшая за день, вмиг превратилась в размытую грунтовку. В том самом месте, где днем застрял рафик «Скорой помощи», милицейский УАЗ по самое днище сел в вымоину. Все попытки выбраться самостоятельно, переключая скорости и давая задний ход, ни к чему не привели.

– Передний мост не работает, – объяснил Петрович. – Надо выйти, подтолкнуть, иначе мы тут навеки зависнем.

Выходить отказались Безуглов и Арефьева.

– Я арестованный, – сказал Безуглов. – Меня к работам привлекать нельзя.

– Ваня, объясни гражданину политику партии на данном этапе, – велел Агафонов.

Безуглов тут же проворно выскочил на дорогу и приготовился толкать автомобиль. Арефьева выходить наотрез отказалась.

– Я вам ничем не помогу, – сказала она. – Толкайте машину вместе со мной. Я не тяжелая.

– Или она выйдет, или у меня нога болит! – безапелляционно заявил Абрамов.

Начальник уголовного розыска не стал церемониться с манерной дамой. В двух словах он объяснил Арефьевой, где видал ее и ее маму и что будет, если она не выйдет. Арефьева обиделась, надула губки и вылезла из салона. Абрамов прикинул, как будет двигаться автомобиль, если его с силой подтолкнуть со стороны садов к обочине, и занял место слева у кормы УАЗа. По команде Агафонова Петрович дал газу, мужики навалились на уазик, он двинулся вперед, стал выбираться из промоины. В нужный момент Абрамов толкнул кузов в сторону. Из-под бешено вращающегося заднего колеса жидкая грязь полетела на обочину, где стояла Арефьева.

– Сволочь! – завизжала следователь. – Ты это специально сделал!

Общими усилиями УАЗ выбрался на твердую поверхность. Перепачканная грязью с ног до головы Арефьева со слезами на глазах забралась в салон. Заняла место рядом с Безугловым у задней двери.

– Я этого так не оставлю. Я рапорт на тебя напишу, – пообещала она Абрамову.

Иван ничего не ответил. Он устал за день, хотел переодеться, умыться, поесть, остаться наедине и вспомнить глаза Абызовой, самые прекрасные глаза на свете.

– Дуболом! – прошипела Арефьева.

Абрамов мысленно усмехнулся: «Нашла чем оскорбить! Меня так всю жизнь зовут».

Летом 1960 года Ивану Абрамову исполнилось восемнадцать лет. Он готовился уйти в армию, но готовился по-своему: не пьянствовал с дружками, не волочился за каждой юбкой, а усиленно занимался спортом. В то время семья Абрамовых жила в пригородном поселке Предзаводском в двухэтажном кирпичном доме с печным отоплением. За поселком была разрушенная насосная станция, пустырь, поросший одинокими колючими кустарниками, и пыльная грунтовая дорога, ведущая в свиноводческий совхоз «Путь Октября». За пустырем начинался частный сектор, неофициально называемый Нахаловка. Пацаны из Предзаводского и Нахаловки враждовали. Корни их взаимной неприязни уходили в послевоенные годы, когда поселок Предзаводской стал расширяться и вплотную подошел к частному сектору. Делить парням было нечего, но нахаловские считали, что они являются истинными хозяевами пустыря и разрушенной насосной станции. Предзаводские пацаны имели на этот счет другое мнение. К тому же девушки! Любовь вспыхивала независимо от места жительства, и тогда начинались страдания в духе бессмертной драмы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Вместо враждующих семей в Сибири были группировки молодежи, на дух не переносившие друг друга. По неписаным законам парень из Предзаводского не мог проводить девушку из частного сектора до дома, и наоборот. Вторгшегося чужака местная шпана немедленно избила бы, чтобы неповадно было на чужое добро зариться. Но все равно, вопреки запретам, молодые люди из географически враждебных населенных пунктов влюблялись, встречались на пустыре, и это зачастую приводило к конфликтам, которые заканчивались не только разбитыми носами и выплюнутыми из окровавленного рта зубами, но и кое-чем более серьезным.