Герберт имел выход на единый центр хранения информации, есть у него связи в полиции, он мог прямо сейчас выйти на камеру на выходе из подъезда, но сначала нужно отправиться в гараж, а после уже будет видно.

Он открыл ящик трюмо, там обнаружил еще третью, запасную, связку ключей. Но, возможно, существовал и четвертый комплект, который находился сейчас у преступника. В любом случае убийца мог вернуться, а Ставицкая спит.

Лариса на самом деле спала, Герберт разбудил ее, привел за собой в прихожую, сказал, что нужно закончить важное дело, пообещал вернуться.

– Если нужно, – добавил он, пристально глядя на нее.

– Не знаю… Приезжай, а там посмотрим.

Она закрылась, он вернулся в гараж, останки уже догорели, остался только пепел. Кремулятором Герберт не располагал, пепел перемолоть не мог, да ему и не нужно. Из такого порошка ДНК покойника выделить практически нереально, а просто из пепла можно. Это если вдруг отец Водорезова вовремя хватится сына, прямо сейчас в гараж зайдут его люди, схватят Герберта и спросят за все, в том числе и за бесчеловечное отношение к праху умершего. А Водорезов спросить может, если он действительно большой и опасный человек.

Герберт не поленился собрать пепел в стеклянную банку, закрыть ее крышкой и уложить в тайник под бетонной плитой. А затем еще раз запустил крематор, чтобы огонь уничтожил остатки пепла.

На Пресню он вернулся в половине седьмого утра, бессонная ночь давала о себе знать, но в сон клонило не сильно. Герберт открыл ноутбук, вышел на камеру, снял изображение, отсмотрел отрезок записи, начиная с шестнадцати ноль-ноль вчерашнего дня. Ставицкая в кадре не появлялась, ни туда, ни обратно, отсутствовал и Водорезов, возможно, они заходили в дом с парадного входа. Зато обнаружил уничтоженный фрагмент записи. Кто-то поставил помеху, причем мощную, пелена в эфире, ничего не разберешь. Сделать это мог тот, кто приходил убить Водорезова. Или Ставицкую. Действовал не простой, а технически оснащенный профессионал. Причем действовал он за час до того, как Герберт получил отмашку от своего босса. Врубил глушилку, зашел, сделал дело, вернулся, отключил, на все про все ушло восемнадцать минут.

В последние часы камеру никто не глушил, но убийца мог вернуться в дом через главный вход. На всякий случай Герберт приготовил травмат, когда звонил в дверь. И сдержал облегченный вздох, когда Ставицкая открыла дверь, дыхнув на него перегаром. И так вдруг сразу захотелось выпить!

– Пришел? – Движения у нее заторможенные, поэтому зевнула она еще до того, как поднесла ко рту ладошку.

Зевнула во весь рот, выставив напоказ ровные, фарфоровой белизны зубы и розовый язык.

– Команды отбой не было.

– Сейчас позвоню, – сказала она.

Герберт промолчал. Пусть звонит, ему все равно. На улице спокойно, полиция по двору в поисках ночного труповоза не рыщет, если вдруг Водорезов предъявит, Герберт скажет, что никогда в этом доме не был. И не из таких ситуаций выкручивался.

Лариса пока никому не звонила, более того, кивком позвала за собой и повернулась к нему спиной. Он зашел, запер дверь. И на всякий случай обошел квартиру, а она у нее большая, три спальни, одна только гостиная квадратов сорок, обстановка на уровне замминистра. Ничего странного не обнаружил, примятые подушки и покрывало в гостевой спальне не в счет. Лариса могла прилечь. Или Водорезов валялся до того, как отправился принимать свой последний душ.

– Завтракать будешь? – спросила Ставицкая, доставая из холодильника десяток яиц.

Глаза сонные, волосы растрепанные, платье помятое, но все равно чертовски хороша. Очень может быть, что Водорезов не отступался от нее. Она не хотела с ним, а он настаивал, но не по этой же причине его убили. Хотя кто его знает?