– Как я могу? – отозвался он. – Все во мне закипает, стоит лишь задуматься об этом. Мне стыдно говорить даже вам, какие дикие мысли приходят мне в голову. Безумие, конечно, но порой мне сдается, что она намекала на кого-то из моих домашних. Нет, не может этого быть! Наверное, я что-то не так понял.

– А что вы ей сказали в ответ на ее признание?

– Что я мог сказать? Конечно, она видела, каким ужасным потрясением стали для меня ее слова. И я поневоле задался мыслью: в чем состоит мой долг? Как ни крути, она сделала меня своим соучастником постфактум. И поняла это даже быстрее, чем я сам. Я ведь был слишком ошеломлен и мало что соображал. Она попросила у меня отсрочку в двадцать четыре часа, взяла с меня обещание ничего не предпринимать за эти сутки. И упорно отказывалась назвать имя негодяя, который ее шантажировал. Вероятно, боялась, что я отправлюсь прямо к нему и сверну ему шею, а тогда все непременно выплывет наружу. Она сказала, что через двадцать четыре часа я получу от нее известие. Боже милосердный, Шеппард! Клянусь, я даже не догадывался, что она задумала. Самоубийство! И это я довел ее!

– Нет-нет, – запротестовал я. – Не берите лишний груз на свою совесть. У вас просто разыгралось воображение.

– Вопрос в том, что же мне теперь делать? Бедняжка умерла. Стоит ли ворошить грязное белье?

– Склонен с вами согласиться, – кивнул я.

– Но как мне поступить с подлецом, который убил ее так же верно, как если бы он сделал это собственными руками? Он знал о совершенном преступлении и терзал ее, как мерзкий стервятник. Она поплатилась за свой грех. А он останется безнаказанным?

– Понятно. Вы хотите его выследить и разоблачить, – с расстановкой сказал я. – Тогда не удастся избежать огласки.

– Да, я уже думал об этом. Не могу решить, как же мне поступить.

– Согласен с вами, что злодей должен понести наказание, но следует осознавать цену, которую придется заплатить.

Экройд встал, взволнованно прошелся по комнате и опять опустился в кресло.

– Послушайте, Шеппард, пока что нам не стоит ничего предпринимать. Если от нее не придет весточки, оставим мертвое прошлое хоронить своих мертвецов.

– Какую весточку вы имеете в виду? – с любопытством спросил я.

– Я не могу отделаться от предчувствия, что прежде чем уйти из жизни, она должна была оставить или передать для меня какое-то сообщение. Доказательств этому нет, но я все равно верю и жду.

Я покачал головой:

– Предсмертной записки не было. Я проверял.

– Шеппард, я убежден, что она это сделала. Видите ли, у меня такое ощущение, что, решившись на самоубийство, она хотела отомстить человеку, который довел ее до этого, стремилась, чтобы правда вышла наружу. Уверен, что если бы я увиделся с нею, прежде чем она сделала роковой шаг, она назвала бы мне имя шантажиста и позволила поступить с ним так, как он этого заслуживает.

Он заглянул мне в лицо.

– Вы не верите в предчувствия?

– В определенном смысле, конечно, верю. Если вы действительно убеждены, что она должна была написать вам…

Я осекся. Дверь бесшумно открылась, и вошел Паркер с подносом, на котором было несколько писем.

– Вечерняя почта, сэр, – сказал он, протягивая поднос Экройду. Затем забрал кофейные приборы и удалился.

Наблюдая за действиями дворецкого, я на несколько мгновений отвлекся, а затем снова взглянул на Экройда. Он сидел с остолбенелым видом, уставившись на длинный голубой конверт, лежащий перед ним. Прочие письма рассыпались по ковру.

– Она мне написала, – прошептал он. – Должно быть, она выходила к почтовому ящику ночью, как раз перед… перед тем как….

Он распечатал конверт, в котором лежало несколько листков бумаги. Затем принялся озираться вокруг.