– Он Кузьку кулаком…..

Бедный старенький Кузька. Лысый, бородавчатый, с почти уже отнявшимися лапками. Но всё ещё поющий свои крысиные песенки за пазухой у любимого хозяина. Видимо, соскучившись, он выбрался из укромного уголочка, заботливо устроенного ему царевичем, и попался на глаза плотнику, которого отправили чинить стол.

Как умудрился десятилетний мальчишка свернуть шею здоровому мужику, было не понятно, и от этого ещё более жутко, хотя куда уж больше. Ревел тогда Вард. И ревел, и ревел, оплакивая и старенького крыса, и друга, вдруг ставшего таким взрослым и…, и страшным. Ревел за себя, и за Василиса, пока царевич вдруг не всхлипнул, тяжело, с подвыванием. И, наконец, ревущих стало двое.

– Я не хотел, я правда не хотел убивать, – выл царевич. Вард верил. Но, что-то с тех пор изменилось в друге, как будто Василиск выглядывал из-за плеча, бросая тень на всё ещё детские их забавы. Царя Октавиана, этот случай лишь укрепил в неприязни к сыну, испугав, но не удивив. С брезгливым равнодушием отец исполнял любую прихоть Василиса. Лучше бы он обругал или даже побил, но не бросал вот так, ожидая, что нелюбимый сынок сам шею себе свернёт. Вард помотал головой, чего это он. Вот же, сидит его друг, живой здоровый. Лягух слушает.

Пение смолкло. Василис, так и не открывая глаз, прошептал:

– Не, на ложках цикаду не сыграть. Надо трещётки сделать мааааахонькие. Из серебра. А с лягушками думать буду. У француза спросим, когда достанем.

Вард переглянулся с Агафьей, фыркнул, и запустил в друга огрызком.

Ночь, полная луна освещала покосившуюся башню. Юная воительница по мужским спинам, подбиралась к окну на втором этаже. Эта эпическая картина навсегда врезалась в память охранников.

– А зачем они к этому окну лезут? – не отрывая глаз от происходящего, поинтересовался один.

– За французом наверное.

– Но это точно не его окно.

– А чьё?

Стражникам ответили звуки падающих тел. Сдавленные крики. Возня. И радостный девичий вопль:

– Батюшка!

Глава 4

В хлеву, как нелицеприятно обозвала Лада помещение для выбора «девок для измывательств», было темно тесно и сыро. В общем, да, скотинка бы тут вся передохла, то ли дело бабы! Баб, точнее девок, собралось с дюжину. Все причепуренные и страсть, какие решительные. Вошли два бородатых мужика. Осмотрели. Приказали по очереди петь. Лада от удивления запела на французском, не зря видимо учила столько времени. Бородатые мужики впали в ступор. Замахали руками. Обозвали ведьмой. Попытались сжечь вместе с сараем, другими девками, и даже собой. С первого раза не получилось, а потом пришёл лохматый парнишка и забрал Ладу. Бородатые перечить не посмели. Но в спину показали, нечто неприличное, потому что девки разом покраснели. Лохматый же, припадал то на правую, то на левую ногу, ворчал и постанывал, но не останавливался. Так до дворца и дохромали.

– Кого привёл? – поинтересовалось из глубокого кресла.

Вард выпихнул вперёд Ладу.

– Агафья не вернулась, – вздохнуло кресло.

– Тебе отшибленных рёбер мало?

– Да, ладно! Она просто на меня упала. Это тебе её папаша пытался ноги выдернуть…

– Да, некрасиво вышло, – поёжился летописец, выуживая из волос очередной репей.

– Объясни, наконец, как ты сверху оказался?– кресло заскрипело, и из него кособоко встал чернявый парнишка. Поморщился, и заглянул Ладе в глаза. – Пой!

– Во поле берёза стояла, – буркнула девушка.

– И?

– Да она на французском шпарила. Бояре с перепугу, чуть сарай вместе с девками не сожгли..

Василис медленно, стараясь двигаться плавно-плавно, обошёл Ладу. Подёргал за толстенькую косичку, пощупал бицепс. Удивился, но пошёл дальше. К креслу.