– Так точно! Оформлен. Тройка выпишет ему червонец и без права переписки.

– Главное. Они пересекли границу?

– Обязательно. Так что я полагаю…

– Хрен на себя положи! – сорвался Слуцкий. – Я сам могу предполагать всё что угодно. Или говори точно, или признайся, что упустил дело из-под контроля.

– Так точно… В Германии вербовка, стало быть, нужна. Нового. Коммунистов и коминтерновцев знает гестапо. Все на учёте. Чтоб на окружение Мельника выйти.

– Ты главный в этой операции. Не годятся старые кадры, значит, забудь об идейных. Вербуй на компру, на интерес. Что, не нравится? Конечно, такие ненадёжны. Но результат нужен быстро! – Или результаты будем обеспечивать уже не мы, подумал начальник ИНО, вслух этого не сказав. Неожиданно он переключился на немецкий. – Когда ты последний раз был в рейхе? У тебя остались личные связи?

– Да. Разрешите готовиться к командировке? – на чистом немецком откликнулся капитан.

– Разрешаю. Утром с докладом. Средства, смета, легенда, прикрытие. Как только обнаружишь Мельника в рейхе – начинай.

– Есть! – Чеботарёв встал и вытянулся, одёрнув гимнастёрку.

Слуцкий вытащил из папки фотографию Неймана. Карточка запечатлела высокого белобрысого парня с довольно интеллигентным лицом, спортивная блуза подчеркнула крепкую фигуру.

По окончании операции его полагается ликвидировать. Нельзя допустить, чтобы убийцы офицеров НКВД разгуливали по белу свету.

Но что делать самому? Слуцкий вспомнил встречу недельной давности. Станислав Мессинг, некогда занимавший кресло начальника ИНО ОГПУ, был уволен из органов в тридцать первом, теперь занимал должность председателя президиума Всесоюзной торговой палаты. Они, бывший и действующий глава разведки, гуляли по Гоголевскому бульвару, прерываясь всякий раз, когда вблизи оказывались дворники, бабы с детишками, мороженицы. Старый разведчик сохранил бдительность и после ухода со службы. «Бывших чекистов не бывает», – говаривал он.

– Твой единственный шанс, Абрам, это стать человеком Ежова. Он курирует органы со стороны ЦК, и не удивлюсь, если увижу его на площади Дзержинского. Я пошёл против Ягоды, тут же оказался выброшенным за борт. Артузов, если бы вовремя не перевёлся к военным, тоже командовал бы каким-нибудь Учпедгизом.

Слуцкий вздохнул. Он с таким упорством карабкался по карьерной лестнице, но сейчас…

– Я, наверно, тоже соглашусь на Учпедгиз. В управлении просто невыносимо.

– Эх, Абраша, времена меняются, – печальные еврейские глаза Мессинга глянули с сочувствием. – Особенно всё изменилось после смерти Кирова.

– Знаю! – Слуцкий, быть может, чувствовал это ещё чётче. Хотя бы по циркулярам из руководства наркомата. «Обострение классовой борьбы», «Повышение классовой бдительности», «Разоблачение врагов народа, диверсантов и вредителей» и прочие призывы весьма похожи на предвестников бури, что коснётся многих, а не только причастных к убийству первого секретаря Ленинградского обкома.

– Не хочу пророчествовать, но увольнением из НКВД можно не отделаться. Ты меня понимаешь?

– Да, Станислав Адамович. Чтобы жить и работать дальше, нужно держаться ближе к будущим преемникам Ягоды.

– Обрати внимание на Молчанова. Его боялись все, вплоть до Ягоды. Кировские процессы прошли через его руки. А скоро с поста начальника секретно-политического отдела отправится в ссылку в Белоруссию. Потому что не жалует Агранова и куратора из ЦК – Ежова!

Слуцкий изумился. Если влияние Ежова на органы ни для кого не секрет, то о грядущей опале Молчанова ходят лишь невнятные слухи. Откуда же Мессинг, давно отлучённый от НКВД, знает больше действующего комиссара госбезопасности?