Отец приседал, расстегивал жилет, и яйцо выкатывалось к его ногам. Мои сестры просто визжали от радости при виде пасхального кролика. Хотя мой отец был человеком серьезным, но ему было присуще чувство юмора; он любил подшучивать по-доброму над нашими сестрами.

Свадьбы в Пюггене также праздновались торжественно. Жители деревни, кто на лошади, кто на повозке, украшенных цветами, образуя длинную процессию, направлялись к ферме невесты; они должны были забрать ее и довезти до нашей небольшой церкви. После окончания свадебной церемонии стал традицией старый обычай: жених и невеста распиливали одной пилой бревно на две половинки, которые должны были послужить ножками для кровати будущего ребенка. Этот обряд означал, что в семье будет много детей.

Самые разные счастливые события продолжали радовать нашу деревню, но жизнь становилась все тяжелее в условиях продолжавшейся Великой депрессии.

В 1929 г. финансовый кризис потряс мировую экономику; ценные бумаги резко упали в стоимости, производство и торговля оказались в застое. В Германии деловая активность пошла на спад еще в 1928 г., международный кризис усугубил тяжелое положение в экономике страны, что привело к дальнейшему росту безработицы.

Во времена Великой депрессии наша семья жила лучше, чем другие немецкие семьи, но начало 30-х гг. стало все же трудным и для нас. Я был ребенком и не понимал всю тяжесть нашего положения. Все в жизни, как мне казалось, идет нормально. Мне было что есть, и у меня была крыша над головой, и я ходил в школу. Экономический кризис был резче выражен в городах, чем в сельских общинах. Несмотря на это, мои родители были вынуждены прилагать все усилия, чтобы оплачивать счета и обеспечивать стабильное состояние наших финансов.

Когда отец не мог вовремя заплатить кредиторам, к нам приходили судебные исполнители. Эти посещения были унизительны, в первую очередь для отца. Нас, детей, не пускали в комнату, когда описывали нашу лучшую мебель – гардеробы и столы.

В конце концов мы смогли заплатить от 300 до 1000 марок долга, продав для этого необходимое количество сельскохозяйственной продукции и несколько голов скота. И все же улучшение нашего положения было временным. Замечательный дубовый стол моего отца описывали два или три раза.

Даже в таких сложных условиях шесть ферм в Пюггене продолжали хозяйствовать и давать работу местным жителям. В это же время многие фермеры по всей Германии вынуждены были полностью или частично распродавать свои земельные наделы, поскольку не могли платить налоги и по закладным. Моей семье, к счастью, не пришлось прибегать к таким отчаянным мерам.

Все же моему отцу приходилось продлевать сроки платежей за удобрения, новое оборудование для фермы и ремонт изношенной техники. Наемным работникам приходилось часто платить натурой из-за нехватки наличности. Ферма позволяла нам прокормиться, но не хватало денег, чтобы купить новую одежду или поставить новую подошву на ботинки.

Тетушка Хедвиг, наша дальняя родственница, жила вместе с нами. Она шила одежду для нас, детей. Чтобы мы думали, даже если и замечали обман, что ее купили в магазине, она каждый раз нашивала на нее бирки известных производителей готовой одежды. Хотя мы и хотели ходить во всем новом, а не раз перешитом, мы понимали, что родители не могли себе этого позволить.

Несмотря на то что было трудно выкроить лишние деньги, отец позволял себе время от времени некоторые удовольствия, такие как кружка пива или любимые им сигары. Однажды он послал меня с глиняной кружкой за пивом в деревенский трактир, расположенный через дорогу недалеко от нашего дома. Я воспользовался возможностью попробовать пиво в первый раз в жизни. Все те пять минут, что я шел до дома, я потягивал из кружки. Когда она попала в руки отца, в ней не хватало сверху на дюйм пива. Отец был на меня разгневан: «Ты опять пролил его, Вильгельм!» Даже детям часто доставалось, когда для семьи наступали тяжелые времена.