Комендант приказал запрячь лошадей, которых успели выпрячь мародёры и грабители. Когда всё было готово он приказал трогаться, а если кто попытается преследовать обоз, то будет расстрелян. Когда обоз тронулся прискакало человек десять из отряда Попова, но сопровождать обоз они отказались, так как нельзя было бросить на произвол тоннель.

Люди уже были напуганы и переполошены, но надо было уезжать как можно дальше от станции и сделать перерыв. Обоз отъехал километров десять и остановился в одной пади у небольшой горной речушки, накормили и напоили лошадей, подкрепились сами, стали собираться ехать дальше. Ехать без дозора было опасно и решался вопрос кому идти вперёд, мужики боялись, кто за свои семьи, кто за себя и скарб. Долго шли пререкания, но никто не соглашался, время шло и надо было ехать, пришлось мне опять объявиться добровольцем, в пару к себе я снова позвал Костю, тот не возражал. Тёща боялась оставаться одной, но и не возражала, что пойду именно я.

Мы с Костей тронулись, взяв опять с собой штук по пять гранат и по куску хлеба за пазуху. Всех малых детей, стариков и старух, а также раненых отправили поездом, уехала и Фиса, так как была уже на четвёртом месяце. Мы шли на несколько километров впереди обоза. Места были увалистые и обоз то скрывался в пади, то вновь появлялся на горизонте вершины сопок. Шоссейная дорога по обе стороны была завалена пустыми прострелянными бочками из-под горючего, лежали трупы японцев, тела уже были раздуты и не вмещались в добротную форму самураев. Валялись убитые артиллерийские лошади и вороньё стаями кружилось над всеми этими разлагающимися трупами людей и лошадей. Вороньё каркало в каком-то истерическом состоянии и наводило на нас неприятный первобытный страх, от которого становилось не по себе и по телу пробегал неприятный холод. Панорама была довольно неприятная.

На одной из вершин мы увидели воронку очень больших размеров, в диаметре метров двадцать-тридцать и глубиной около шести метров, на дне лежал осколок снаряда, толщина его стенки была миллиметров сорок, мы попытались его повернуть, но сил не хватило и мы отстали. По краю воронки была выброшена земля и разбросана метров на пятьдесят по окружности. Недалеко от воронки находилась тяжёлая артиллерия, стояли дальнобойные пушки-шестидюймовки. У одной из них волной снаряда сбило с лафета ствол и отбросило в сторону, придавив этим стволом двенадцать человек. Это были японские солдаты, тела из раздуло и они лежали, как будто обняв ствол, на мертвых лицах застыл ужас. Взрыв авиабомбы навсегда заставил их лежать, этих никому не нужных захватчиков – империалистов, сложивших свои кости на чужбине.

Уже смеркалось, когда мы подошли к станции Унур. Станция была пустынной, находилась под небольшой сопкой, кое где горели тусклые огни керосиновых ламп, электричества не было. На одной из улиц нам повстречался молодой, рыжий с конопатинками, очень худой парень, мы поздоровались с ним и объяснили обстановку. Он сказал, что на станции тихо и бояться нечего, на станции дежурят только двое – начальник станции и диспетчер. Определив, что их двое русских, остальные китайцы и они их не боятся, мы успокоились. Он пригласил нас в вокзал, где познакомил с начальником станции, чернявым крепышём, натуральным казаком забайкальцем. Мы поужинали с ними и рассказали, что произошло с русским обозом, идущим на запад. Они хотя и говорили, что у них тихо, но посоветовали приехать за станцию километров пять-десять и остановиться у речки на ночёвку. Мы ещё немного посидели с ними и пошли встречать обоз, чтобы немного успокоить людей. Обоз отстал от нас далеко и стал виден только через час после нашего ожидания. Мы с Костей встретили их за околицей и успокоили, что всё в порядке и можно двигаться дальше. Станцию проехали мирно, жители уже находились в домах, вечерело, на улице почти никого не было видно.