– Сохрани и помилуй! – вырвалось и у Олеси.

– Ты глянь, чё внучок мой делаеть. Я же говорил ему, чтобы не угонял табун далеко, нападуть разбойники – не угонить табун, – вслед за молитвой запричитал поп.

– Где ваш табун? – вглядываясь вдаль, спросила Олеся.

– А вон скачеть чуть правее нас, – ответил поп.

– Дядя Яков, группа разбойников скачет прямо на него.

– Я вижу. Вон что внучок мой натворил! Не дай Бог убьють, а мне перед Господом ответ держать.

Расстояние между разбойниками и табуном коней попа быстро сокращалось.

– Бросай коней, внучок, – кричал отчаявшийся поп.

Но слова его бесследно тонули в топоте скота и оглушающих оружейных выстрелов.

– Но, быстрее, быстрей! – размахивая кнутом, кричал внучок.

Пыль столбом вилась над табуном, и внучка невозможно было рассмотреть.

Одно только отчётливо видела Олеся: разбойники вот-вот захватят табун коней попа.

Кто-то из сельчан коров и овец попа гнал к реке. В западной части села, близко подходящей к лесу, разбойники захватили стадо коров и несколько коней и погнали их в лес. Испуганные коровы мычали, разбегались в стороны, пытались бежать назад, за что подвергались жестоким ударам палками и кнутами со стороны разбойников.

Сельчане быстро слились в отряды и поскакали навстречу разбойникам, стреляя в воздух.

У них был приказ старосты села, Семёна Звездилина, отгонять разбойников от села, но не убивать их, так как убийство считал самым тяжким человеческим грехом, а ещё и потому что бандиты были очень злы и мстительны. За одного своего убитого они готовы были месяцами прятаться в лесу, чтобы кровью отомстить за кровь.

– Давай, быстрее, быстрей, – кричал испуганный внучок, подгоняя табун. Его кнут беспрерывно хлестал скачущих впереди него лошадей.

Мимо пастушка со свистом пролетела пуля. Другая пуля пролетела над самой головой, и пастушок почувствовал дыхание смерти. Она обожгла его голову, сбив шапку с головы. От страха у него затряслись руки и зашевелились волос на голове. Ему было четырнадцать лет, и он не хотел умирать. Он только хотел помочь своему деду пасти скот вместо заболевшего пастуха.

– Мама…а! – в ужасе крикнул пастушок, увидев разбойника недалеко от себя.

За спиной у пастушка висело ружьё. Но стрелять из него он имел право только в волков, если они нападут на табун. В людей он никогда не стрелял и считал это большим человеческим грехом.

«Не убий! Не убий!» – звучали в голове внучка слова из Библии.

Он был глубоко верующим человеком, свято чтил и исполнял все заповеди Господни.

Пуля вновь просвистела над его головой, за ней вторая и третья.

«Изверги! Что они делають со мной? Отстаньте, сволочи!»

Он пригнулся к гриве коня, разлетающейся в разные стороны. Пуля со свистом пролетела над спиной. Матвей приподнял голову и посмотрел вокруг. Его табун был самым последним. Сельчане уже подгоняли свой скот к реке. Теперь Матвей сильно сожалел, что отогнал табун под самые горы в поисках сочной травы.

«Господи! Что же мне делать? Они доводять меня до греха. Отведи их, Господи. Отведи…и», – вырвался стон из его груди.

С надеждой он взглянул на небо, но ничего, кроме знойного солнца там не увидел.

– Отец Небесный! Помоги мне! Помоги! Отец! – кричал Матвей.

Его конь испугано заржал от свиста пули пролетевшей мимо уха.

– Господи! Прости меня, грешного, – в великом раскаянии крикнул внучок и снял ружьё, висевшее за спиной.

Так он проскакал несколько метров и, чуть оглянувшись назад, не целясь, выстрелил.

– Мама…а! Я убил! Я убил человека! Прости, меня, Господи! – закричал внучок, оглянувшись в очередной раз.

Разбойник, сраженный его пулей, выпустив из рук вожжи, бесчувственно свесил свои руки по бокам коня с ногами в стремени. Его испуганный конь поскакал в сторону села.