Мария взглянула на неё с тихой, без слов благодарностью и послушно лежала, уставившись в потолок. Его белизна словно давила на грудь.

Она лежала молча, не моргая. Мысли текли медленно, мутно, как вода в затхлом ручейке. Она думала о том, что с ней произошло. О своей серой, безрадостной, болезненной жизни. Как постепенно всё потускнело, стёрлось, растворилось в бессмысленности. Как исчезли желания, и исчезла она сама. Осталась только постоянная, не проходящая, ставшая родной, боль.

– Бороться за что? Ради чего? – думала она. – Всё, ради чего я жила, растворилось без остатка!

Ощущение вины не уходило. За то, что хотела уйти, за то, что осталась, за то, что ещё дышит!

Прошло несколько дней. Жизнь внутри этих белых стен текла медленно, вязко, будто растягивалась между приёмами пищи и сном, как жевательная резинка, давно потерявшая вкус. Мария просыпалась, умывалась, ела и снова ложилась, почти не разговаривая, почти не глядя на окружающих. Даже на себя, в тусклом зеркале в санузле, она старалась не смотреть. Не могла.

Внутри всё горело странным, тяжёлым огнём, похожим на вину, обиду, на невыносимую усталость. С каждым днём страх отступал, но на его место всё настойчивее приходил стыд. Горький, обжигающий, липкий, как плесень. Стыд за то, что сделала с собой, что оказалась слабой. Стыд за то, что теперь будет жить, но с этим невидимым клеймом, от которого уже не избавиться.

– Ведь я всегда была сильной, разумной, надёжной, – с горечью в постоянно ноющем сердце, думала он. – Я не поддавалась панике, умела решать проблемы, справляться, держаться. А теперь я здесь?! Сижу на кровати, с колотой веной и в белой сорочке, хорошо, что не в успокоительной рубашке. Что со мной случилось? Почему не справилась? Почему позволила себе сорваться так, как будто я не я?

Эти мысли не давали покоя. Они шли кругами, как гуси на пруду, и отогнать их было невозможно. Иногда она пыталась себя убедить, что всё исправимо, что такие срывы бывают у всех.

– Но не у всех же заканчивается это попыткой? – опять приходил этот внутренний голос, холодный, острый, укоряющий.

На соседней кровати Арина, молча устроившись поудобнее, листала книгу. Делала это так быстро, что казалось, не читает, а вбирает страницы в себя как воздух.

– Книги не читает, а глотает, – украдкой наблюдала за ней Мария. – Никогда в жизни не видела, чтобы кто-то так жадно перелистывал страницы. Всё время что-то ищет в этих строках. Или прячется?

Арина, словно почувствовав взгляд, подняла глаза и чуть улыбнулась.

– Похоже, оклемалась? – спросила она, потянувшись и крякнув. – Курить хочется до дрожи, жуть прямо. Мария, а ты куришь?

– Нет, и никогда даже не пробовала, – ответила та, чуть приподнявшись на подушке.

– Счастливая. Я бы давно бросила, но никак. Вот и сижу как на иголках. Живого места внутри нет, организм требует дозу.

– Пока здесь лежишь, может, как раз и получится бросить?

– Да и врач то же самое говорит, но мне тошно. Я не думала, что будет так ломать? Прям как у наркоманов, честное слово?! Получается, что от любой зависимости только через боль избавляешься?

Арина подошла к окну и уставилась в серое стекло. За окном шёл дождь. Он лил второй день подряд, лениво и без остановки, превращая мир в размытую, акварельную кляксу.

– Дождь как занавес. Ни людей, ни деревьев не видно. Тоска. Время застыло, словно его выключили. Хочется хоть что-то делать, хоть какую-то пользу принести. Я бы сейчас даже с удовольствием картошку покопала. Хотя раньше терпеть не могла огород.

– Я смотрю, ты развлечение себе нашла, – тихо сказала Мария, переводя взгляд на книгу в руках соседки. – Ты читаешь постоянно и так быстро! Я за тобой наблюдала.